Концепты. Тонкая пленка цивилизации (Ю. С. Степанов, 2007). Ю с степанов концепты тонкая пленка цивилизации


Книга Концепты. Тонкая пленка цивилизации

позиции в рейтинге популярности произведений:

ПЕРИОД МЕСТО
сутки 1
месяц 9  (new)
год 128  (new)

Анонс

Ключевым термином этой книги является концепт. Под концептом понимается явление культуры, родственное «понятию» в логике, психологии и философии, исторически – «идеям» Платона. «Идеи – словесные образы бытия, имена – их осуществление» (о. Сергей Булгаков, 1953).Осуществление концепта – это прежде всего его имя, но часто, притом в самых важных случаях, просто фраза, целое высказывание, бытовое, музыкальное или живописное, картина или даже нечто несловесное, «недискретное». В нашей книге с этой целью введены две внетекстовые цветные вклейки, как бы «две книги внутри книги».Изучение концептов состоит не в классификации их «осуществлений», а в раскрытии их внутренних мыслительных связей. Поэтому внешним образом книга делится на «главы» (I, II … IX), а внутренне, концептуально на темы, которые проходят сквозь главы, пересекают их: «Концепты» и «Антиконцепты»; «Минимализация в литературе и искусстве»; «Научное и Художественное»; «Любовь и голод движут миром»; «Сексуальная философия по Саду („садизм“)» и т. д.В совокупности концептов и их тем открывается какое-то новое состояние общественной духовной жизни, не нашедшее еще общего «имени» («Новая антропология»? «Новая семиотика культуры»? «Цивилизация духа»?).

Читать онлайн

litportal.ru

Концепты. Тонкая пленка цивилизации (Ю. С. Степанов, 2007)

1. Вводное замечание. Концепт – своеобразный национальный жанр словесности, ее «национальная минимализация»

Вообще—то, у концептов нет национальности в обобщенном смысле, «национальности по паспорту». Но у концепта есть «родной дух», запечатленный привычным и л ю б и м ы м образом мысли и часто каким—нибудь одним человеком в одном каком—нибудь месте, где так говорят, так слушают, так смотрят. Скажем, вот это что—то – в белорусском Полесье, в серых белорусских глазах, опечаленных Чернобыльской отравой. А вот это в Бретани, французской по паспорту, но в совсем не «французской» речи и «без французского шампанского» (скорее, там будет сидр). А вот это в центре Испании, где вы все еще можете услышать «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!», как провозглашала в 1939 г. Долорес Ибаррури, своим горячим голосом (и где все еще говорят про такие голоса «una voz calida»). И т. д. и т. п.

Итак, дальше разделы складываются по принципу «Словарей» – Русский, Английский, Французский и т. д. Составление «Словаря» – авторское.

Но у концептов есть еще одно национальное отличие – их тип кратко– с т и. Концепт всегда, по сравнению с развернутым текстом, есть нечто краткое, естьминимализация. Но у нее разныенациональные типы.

Понятие введено нами, – что было естественно после наших многочисленных опытов по добыванию «концептов» (см. в этой кн. гл. II). Но своеобразный способ выявления произведений художественной литературы, как бы краткое эссе о произведении, принадлежит Ю. И. Айхенвальду. Примером может служить его очерк о Тургеневе (к которому мы еще вернемся), откуда следующий отрывок:

Можно отвергнуть Тургенева, но остается тургеневское, – та категория, которой он сам вполне не достиг, но возможность которой явствует из его же творений, отрадная и желанная. Сладкий запах лип, и вообще эти любимые тургеневские липы, и старый сад… (см. далее гл. V, 2)

Итак, минимализация концепта – это своеобразный жанр словесности, типа эссе. Конечно, никто не рассматривал ни понятия, ни концепты как жанры словесности, но вот теперь мы должны это делать; известно также, что концепт, в отличие от логического понятия (от понятия как предмета логики) может, и даже требует, чтобы в него включали какие—либо яркие, характерно отличные детали; вспомним, что О. Мандельштам определил «интеллигенцию» (во всяком случае, для эпохи 1930–х годов в России—СССР) как «социальную группу разного классового состава, являющуюся читателями поэзии» (любителями, читателями, слушателями поэзии). Конечно, это определение – реконструкция культуролога, но мы допускаем его здесь несмотря на корявость стиля ради точности. Смысл минимализации в том, что она заменяет обширные подлинные авторские тексты их сжатым изложением, компрессией текста, тем, что по—английски принято называть «digest».

Концепт как минимализация в указанных выше смыслах для культуролога наших дней воспринимается, по—видимому, прежде всего в окружении переводных терминов с английского – digest, reader's digest и т. п., как текст для облегченного, «адаптированного для упрощения» постижения. Между тем у этого понятия солидное историческое прошлое. Самим словом (латин.) «дигесты», или «пандекты», обозначают главным образом «Дигесты» Юстениа—на – многотомный свод источников по римскому праву, служивший пособием и источником базовых сведений для многих десятков поколений юристов Средневековья, Нового и Новейшего времени. В наши дни в Российской Академии наук вышел заключительный (VIII) том «Дигест» – издание латинского текста с параллельным русским переводом (Отчет Академии наук 2006). Так что «минима—лизация», можно сказать – неизменный культурно—исторический процесс.

Но понятие «минимализации», о котором говорит Ю. И. Айхенвальд (здесь двумя страницами выше) – это не «облегченное» постижение, а противопоставление «внешнего» и «умопостигаемого».

«Минимализация», по Ю. И. Айхенвальду, это «имманентный» способ изучения литературы, – «когда мы убедимся, что писатель в своих произведениях именно отрешен от своей внешней биографии, а не участвует в ней».

Но Ю. И. Айхенвальд подчеркивает еще нечто совершенно новое для тогдашней «истории литературы» и что мы, как современные культурологи, не устаем повторять вслед за ним – единство искусства и науки: «… вечная незавершенность творчества присуща обоим – и писателю, и критику. [… Но] она более характерна для последнего, чем для первого. Она для критика – смысл его существования, главная его миссия: он к тому призван, чтобы воспринимать, созерцать, вести все дальше и дальше, все глубже и глубже, духовную нить впечатления, тогда как писатель, в себе хотя тоже бесконечный, по отношению к другому, именно – к читателю, или к критику, все—таки кончает, [.] он передает свою дароносицу дальше, своему преемнику—критику. А тот бережно берет ее из освященных рук – и продолжает» (с. XXIX).

Наша «Галерея концептов» всюду состоит из «текстового» и «изобразительного» проявлений. Надо только помнить, что концепт не заключается в «картинке» и «подписи». Он – во внутреннем соединении (слиянии), совершающемся в сознании их «воспринимателя», читающего и смотрящего человека.

Поэтому во многих случаях концепт сложно или даже невозможно поименовать: не скажем же мы, что сейчас (на первой странице) перед нами «концепт ночного кафе», – просто читаем и смотрим…

Концепты

Текст перед нами – это французская поэма Жака Превера «Жалобная песнь по Винсенту» («Complainte de Vincent») из его сборника стихов 1946 г., с посвящением Полю Элюару. Наше изображение здесь – две картины Винсента Ван Гога – «Ночное кафе в Арле» (1888) и «Дом Винсента» (1888).

Преверу удалось точно схватить тональность Ван Гона – первая строка задает скребущий ритм: A Arles o ù roule le Rhône… (фонетическое прочтение по—русски: А—Арль—у–руль—лё—Ро—о–н) – «В Арле, где катит свои воды Рона…».

Лексика у Превера также «скребущая»: жестокое солнце Юга, как ямщик, гонит стенающего человека, как рожающую женщину гонят ее внутренние муки; пронзительное, как крик, желтое солнце торчит над борделем (наш краткий комментарий: Ван Гог в письме к брату Тео: «желтый цвет – высшая просветленность любви», и, тоже в письме: «добрейших потаскушек из борделя пугают мои картины»; продолжаем из Превера) мужчина приносит подарок новорожденному – отрезанное ухо, обернутое в тряпицу, и вот сам Винсент рухнул, в крови, на каменный пол перед полотном своей картины…

Но наш «текст к концепту» расширяется его комментарием: Андре Сальмон (французский писатель и издатель художественной серии «Фовизм». Andr é Salmon «Le Fauvisme» Ed. Aimery Somogy. Grunde – Paris, 1956, planche 2) выделяет: Из писем Винсента к его брату Тео: «Сегодня, вероятно, приступлю к интерьеру кафе, где проживаю, это будет вечером, при газовом свете. Таких кафе тут много, их называют „ночные“, они открыты всю ночь. Любители ночных прогулок могут получить пристанище на ночь, если им нечем заплатить за квартиру или они так напились, что их никуда не пускают». «На своей картине я стараюсь передать кафе как место, где можно проиграться дотла, сойти с ума, совершить убийство. В общем, стараюсь контрастами нежного розового и кровавого красного, нежного зеленого в духе Людовика XV и Веронезе, контрастирующими с зелено—желтым и жестким зелено—голубым – и все это в адском пекле с запахом серы – схватить как бы силу мрака, который таит в себе убийство». «Утрированные этюды, как мое „ночное кафе“, самому мне кажутся противными до отвращения и обычно просто плохими. Но когда меня что—нибудь перевернуло, как эта маленькая заметка о Достоевском, тогда только такие и представляются мне имеющими значение».

Ван Гог в письме к брату Тео: «… Дом и его окружение серного цвета, под небом чистого кобальта. Мотив жесткий! Но я как раз и хочу его преодолеть. Ведь это ужасно: эти желтые дома под солнцем и тут же несравненная свежесть синего» (по изд.: Van Gogh par Frank Elgar. Ed.: Fernan Hazan. Paris, 1953).

Ван Гог. «Ночное кафе в Арле» (1888)

Ван Гог. «Дом Винсента в Арле» (1888)

Концепты

Несказанное, синее, нежное,

Тих мой край после бурь, после гроз,

И душа моя – поле безбрежное —

Дышит запахом меда и роз.

(С. Есенин. 1924–1925)

Приведенный выше текст Есенина является в некотором смысле образцом концепта так как несет в себе чистую мысль—эмоцию. Почему и возможно прямое сопоставление с изображением, – см. на нашем развороте.

Расширение текста – комментарий. Но уже первая попытка расширить этот текст – хотя бы процитировать из того же стихотворения Есенина одной строфой ниже, т. е. третью строфу, – влечет к тому, что чистая тихая мысль затмевается:

Напылили кругом. Накопытели.

И пропали под дьявольский свист.

А теперь вот в лесной обители

Даже слышно, как падает лист.

(С. Есенин, там же)

Нет, видно, в русском концепте «несказанное, синее, нежное» возможно только как «внутреннее». А иначе кругом натопчут, накопытят.

Наш край, наши дни

Концепты.

Цвет в концепте вообще

Василий Кандинский «О духовном в искусстве (1910 г., первое издание 1912). Здесь по изд.: С предисловием Нины Кандинской. Междунар. Литературное Содружество. New—York, 1967.

«… Мы видим, что в основе как каждой малой, так и в основе величайшей проблемы живописи будет лежать внутреннее. Путь, на котором мы находимся уже в настоящее время и который является величайшим счастьем нашего времени, есть путь, на котором мы избавимся от внешнего» (С. 88). (Примечание В. Кандинского в сноске: Понятие «внешнее» не следует смешивать с понятием «материя» […]).

Вместо этой внешней главной основы принята будет противоположная ей – главная основа внутренней необходимости. […] (С.88). «Этой исходной точкой является взвешивание внутреннего значения материала на объективных весах, т. е. исследование – в настоящем случае цвета, который в общем и целом должен во всяком случае действовать на каждого человека.

Нам незачем заниматься здесь глубокими и тонкими сложностями цвета, мы ограничимся изложением свойств простых красок.

[…] Тотчас возникают четыре главных звучания каждой краски; или она: I) теплая и при этом 1) светлая или 2) темная, или же она: II) холодная и при этом 1) светлая или 2) темная.

Т е п л о т а или холод краски есть вообще склонность к желтому или к синему […] Второго рода движение: желтого и синего, усиливающее первый большой контраст, есть их эксцентрическое или концентрическое движение. Если нарисовать два круга одинаковой величины и закрасить один желтым, а другой синим цветом, то уже при непродолжительном сосредоточении на этих кругах можно заметить, что желтый круг излучает, приобретает движение от центра и почти видимо приближается к человеку. Тогда как синий круг приобретает концентрическое движение (подобно улитке, заползающей в свою раковину) и удаляется от человека. Первый круг как бы пронзает глаза, в то время как во второй круг глаз как бы сам погружается» (С. 87–91. В нашем фрагменте выпущен «второй большой контраст – между белым и черным». – Ю. С.).

Конец ознакомительного фрагмента.

kartaslov.ru

Книга Концепты. Тонкая пленка цивилизации

Концепты. Тонкая пленка цивилизации Юрий Сергеевич Степанов

Ключевым термином этой книги является концепт. Под концептом понимается явление культуры, родственное «понятию» в логике, психологии и философии, исторически – «идеям» Платона. «Идеи – словесные образы бытия, имена – их осуществление» (о. Сергей Булгаков, 1953).

Осуществление концепта – это прежде всего его имя, но часто, притом в самых важных случаях, просто фраза, целое высказывание, бытовое, музыкальное или живописное, картина или даже нечто несловесное, «недискретное». В нашей книге с этой целью введены две внетекстовые цветные вклейки, как бы «две книги внутри книги».

Изучение концептов состоит не в классификации их «осуществлений», а в раскрытии их внутренних мыслительных связей. Поэтому внешним образом книга делится на «главы» (I, II … IX), а внутренне, концептуально на темы, которые проходят сквозь главы, пересекают их: «Концепты» и «Антиконцепты»; «Минимализация в литературе и искусстве»; «Научное и Художественное»; «Любовь и голод движут миром»; «Сексуальная философия по Саду („садизм“)» и т. д.

В совокупности концептов и их тем открывается какое-то новое состояние общественной духовной жизни, не нашедшее еще общего «имени» («Новая антропология»? «Новая семиотика культуры»? «Цивилизация духа»?).

Юрий Степанов

Концепты. Тонкая пленка цивилизации

I. ГУМАНИТАРНАЯ НАУКА СЕГОДНЯ. ЕЕ СФЕРА И ПРЕДМЕТ

1. Краткий обзор предмета. Ее сфера – весь мир. Метафора Паскаля

Метафора Паскаля гласит: граница мира – нигде, а его ц е н т р – в е з д е. Представлять себе это лучше всего в виде именно шара, сферы, она не ограничена в пространстве нигде, но центр этой сферы – внутренний мир человека, там, где он, то есть везде.

Данный начальный о б з о р п р е д м е т а может быть, конечно, только п о– верхностным, внешним, из «глубинного» вообще не сложишь образ. Эти слова о «внешнем» являются парафразом Марины Цветаевой: «Не презирайте внешнего, цвет ваших глаз так же важен, как и их выражение…» Культурологи в настоящее время постоянно обращаются к «внешнему». В л а д и м и р Фещенко даже написал специальную работу «О внешних и внутренних горизонтах семиотики» [Фещенко 2005а: 6]. Впрочем, сказать одновременно, как мы (не Фещенко) сейчас сделали, «в настоящее время» и «постоянно», значит произвести «парадокс», или «амфиболию», или снова «метафору», – словом, целый набор стилевых терминов (не лучшего вкуса), но это тоже черта гуманитарной науки: ее собственный стиль и границы – предмет ее постоянных забот. Один из основоположников семиотики Ф. де Соссюр с этого и начал: семиотике (у него семиологии) предстоит еще многое сделать, даже уже только для того, чтобы определить свои собственные границы [Соссюр 1933: 40]. Когда в 1917 г. художники Т. Ван Дусбург и П. Мондриан основали новое авангардное направление, то их главный (голландский) орган – журнал, так и был назван «De Stijl» («Стиль»).

Само понятие «внутренний горизонт» меняется. Если обычно оно относилось к слепым, то сейчас к зрению внутреннему – к ментальному, умозрительному (один из замечательных русских примеров – «Умозрение в красках» [Трубецкой 1991]).

Меняются не только произведения, но и с п о с о б ы и х н а з в а н и я. Возьмем нашу собственную данную книгу «Концепты. Тонкая пленка цивилизации». Что это – «название»? Или «собственное имя» данного произведения, продукта?

(Есть же автомобиль «Пежо», мебельный гарнитур «Аленка» и т. п.) Или, может быть, «псевдоним»?

В быту, в современном русском языке эти словосочетания обычно смешиваются. Во всяком случае, необходимо различать если не сами сочетания, то хотя бы то, что за ними стоит. Например, «Белеет парус одинокий» – это, прежде всего, знаменитое стихотворение М. Ю. Лермонтова, собственное имя этого стихотворения, под которым его все знают в нашей жизни.

Но это, скорее, псевдоним. У самого Лермонтова стихотворение называется «Парус» (1832 г.)

Валентин Катаев пишет повесть «Белеет парус одинокий» (1936 г.), в которой по смыслу содержания уже нет речи ни о парусе, ни о Лермонтове.

Как же следует отнестись к тому, что написано как наш заголовок книги? Конечно, это собственное имя данной книги. Но поскольку видно, по обложке или по иным признакам, что речь идет о чем—то научном, то у заявленного названия – «Концепты. Тонкая пленка цивилизации» – должен быть синоним, мы его также выписываем: «Гуманитарная наука сегодня». Он не поставлен рядом с предыдущим – «Тонкая пленка цивилизации» – просто потому, что по типографским правилам не принято печатать слишком длинные заголовки.

Тем не менее все эти детали находят свое место в содержании наших книг. Конкретно: в типографских различиях, например, в отличиях английского курсива от русского [Степанов 2004б: 60–61].

Однако и в случае с «парусом» мы способны различать названные факты посредством относимых нами же самими к ним слов: «стихотворение Лермонтова», тогда это будет общеизвестное со школы, знаменитое «Белеет парус одинокий», или «Лермонтов „Парус“, 1832 г.», или «Катаев, повесть, 1936 г.».

Собственные имена произведений тождественны (для лингвиста они – с и– нонимы). Но само различение (или неразличение) чего—либо тождественного уже составляет научную проблему. Например, по Б. Расселу (в его Гарвардских лекциях 1940 г. [Russell 1980: 103]): «Что неразличимо, то тождественно». Как и всюду, даже в рамках этого краткого обзора, прикосновение к какому—либо понятию гуманитарной науки тут же вызывает другое понятие, – вся эта наука пронизана связями и ментальными ассоциациями. В данном случае тезис «Что неразличимо, то тождественно» Рассел считает «главным достоинством своей логической теории», влекущим к рассмотрению «а н а л и т и ч е с к о й и с т и– ны по Канту» («the principal merit of the theory I am advocating is that it makes the identity of indiscernibles analytic»). Но для нашей собственной книги это уже отдельная, следующая глава (II).

2. Понятие «гуманитарная наука» – само своеобразный концепт

Как и всякий концепт или понятие, и данные понятия складываются из определяющих современных признаков, которые нужно обозначить. Обозначить, конечно, не конкретно каким—либо началом, границей сегодняшнего дня, но всё же некоей «актуальностью», что является для нас «сегодняшним», «актуально интересным».

На наших глазах создается всеобщая гуманитарная наука, или новая всеобщая антропология, объединяющая разные виды искусств и разделы наук о них. У нее несколько синонимичных обозначений: «философская антропология» (ср. [Малахов 2001]), «философия науки» (ср. [Касавин, Пружников 2001]) и др. Мы оставляем свой названный термин. Это – наука объединяющая: философия, логика, словесность и поэтика, живопись, ваяние, зодчество и науки о них, музыка и музыковедение. Под воздействием их контактов изменяются и сами ее «виды». Александр Скрябин в начале XX века начал создавать «Цветомузыку», Стефан Малларме, без названия, «словомузыку» (его очерк назывался «La Musique et les Lettres» – «Музыка и Словесность», 1894 г.), и он же – новый взгляд на поэтическое произведение, на «поэтическую строку» («Le myst?re dans les lettres» – «Тайна в произведениях словесности», 1896 г. и «Le Livre, instrument spirituel» – «Книга – духовный инструмент»).

Его ученик Поль Валери развил эти идеи в разных отношениях, из которых сейчас подчеркнем главным образом «Poеsie et Pensеe abstraite» – «Поэзия и Абстрактное мышление», 1939 г.

Наука о словесности, особенно в России в последние годы, развилась в учение «о словесном вообще» – о «дискурсе» и «дискурсах». Во встречном движении, идущем от биологических наук, неожиданно пришли в соприкосновение термины «дискурс» и «ценоз», притом так плотно, что нельзя даже найти их начальных авторов. Под ц е н о з о м «в сочетании с обозначением какой—либо систематической группы (зоо-, фито-, микробо—и т. п.)» понимают «функциональное объединение особей и частей популяций этих групп в некое целое, т. е. любое сообщество организмов» [Реймерс 1991: 478]. Под дискурсом понимают «устойчивую, социально и культурно определенную традицию человеческого общения» [Силантьев 2006: 9]. Разница между дискурсом и биологическим понятием лишь в том, что гуманитарии абстрагируются от физических особей, определяя их только через семиотический способ их общения.

Конкретно, в книгах (т. е. в текстах) наших дней эти понятия возникают вполне терминологически в биологии (я бы даже сказал в «Философской биологии») – в книге: Б. Н. Б е л и н ц е в «Физические основы биологического формообразования. Под ред. М. В. Волькенштейна». М., Наука, Главная редакция физ. – мат. литературы 1991 (с. 11 и др.), и книге: Г. П. Щедровицкий «Знак и деятельность. 34 лекции 1971–1979 годов. Кн. I.». Издат. фирма «Восточная литература» РАН. М., 2005 (см. Указатель понятий. С. 443–459).

Естественно, то, что является конкретным объектом в той или иной науке, не может быть таковым для другой науки. «Особи» для зоологии и «особи» для ботаники уже нечто различное. «Скопления» для астрономии («звездные скопления») и для биологии («клеточные скопления») – столь же очевидно разные объекты. И т. п. Так что обобщения языкового типа как «общие термины в языках науки» в этой связи тоже рассматриваться не могут. Единственно возможным может служить ответ на вопрос «Что является конкретным объектом для современной гуманитарной науки?». Заметим, что, в сущности, это тот же самый вопрос, с которого начинала античная наука эпохи Аристотеля: «объектом» является не нечто, определенное как «объект», а нечто, определенное как «о б ъ е к т д л я той или иной науки».

Применительно к нашей науке – «всеобщей гуманитарной науке» – объекты эти должны носить характер «а н с а м б л е й», – масс, групп, классов, сообществ явлений, т. е. быть м н о ж е с т в а м и чего—то.

Объекты эти должны быть – опять—таки, пусть л и ш ь с т о ч к и з р е н и я обычного языка – достаточно определенными, т. е. прежде всего именно как «множества».

«Теория множеств как математическая дисциплина». «Согласно канторовскому определению, множество есть любое собрание определенных и различимых между собой объектов нашей интуиции или интеллекта, мыслимое как единое целое; эти объекты называются элементами множества. […] Канторовская формулировка допускает рассматривать множества, элементы которых по той или иной причине нельзя точно узнать» [Столл 1965, 13].

Почти всем понятиям множеств, во всяком случае в рамках названной книги, легко находятся обычные языковые термины у культуролога. Но вот все же некоторые случаи иного, т. е. отсутствия такого легко находимого соответствия. Таково понятие границы. Представим себе, что мы считаем числа в направлении нормального числового ряда, отмечая аналогичным образом какую—либо естественную границу ряда: группа из трех чисел 1, 2, 3 завершается числом (3), делящимся без остатка на 3; так же группы 4, 5, 6 и 7, 8, 9; напротив, группы из двух чисел 1, 2 и 3, 4 завершаются числом, делящимся без остатка на 2 и, к тому же, числом, являющимся степенью 2: 2

, 2

и т. п. То есть такие границы могут играть какую—то роль за пределами математической теории множеств – в культуре и культурологии (несколько таких случаев рассмотрены нами специально в материале индоевропейских культур [Степанов 1989]).

Для философов вообще, в частности философов языка или связанных с языком, вообщепонятие границы, граничности не менее важно, чем понятия множество и объект. Напомним лишь замечательную работу А. И. Уемова «Вещи, свойства и отношения» [Уемов 1963], начиная с его примера «Одно ли и то же человек и голова человека», если они единицы счета – предметы, по которым мы считаем, и т. д. От себя тут добавим, что в современной гуманитарной науке нам важны не только «качественные понимания вещи», «взаимоотношение вещей, свойств и отношений», но даже и то, в рамках какой науки, с помощью каких знаков, производится установление вещей, свойств и отношений и самого я в л е н и я с ч е т а.

Вообще, «граничность» – явление скорее философского свойства, культуролога же, как в нашей теме, интересует прежде всего различность или определенность, возможность идентифицировать объект в связи с нашими действиями в рамках той или иной научной проблемной ситуации, т. е. той или иной науки, – в конечном счете по отношению к языку вообще. Скажем, могут индентифицироваться «нетрадиционно» «лицо», «вещь», «место», «время», «событие» или даже «отношение к событию» в какой—либо нетрадиционной ситуации или тексте. (Эти понятия в данной связи, по крайней мере для русского текста, стали предметом нашей специальной работы «Безличность и неопределенная референция» [Степанов 1988: 226–236] и вслед за ней «Философия и непрямая референция» [Вас. Кузнецов 2001: 217–224].)

Нам кажется, что здесь аналогично движется мысль Вас. Ю. Кузнецова, когда он говорит относительно непрямой референции в философии языка: «Непрямая референция принципиально не укладывается в ряд риторических фигур. Она присутствует там и тогда, где и когда прямая референция бессмысленна или невозможна. Достаточно несложно бывает сказать, как и с помощью чего непрямая референция разворачивается, но совершенно бессмысленно спрашивать, к чему именно отсылает, – ведь даже сама возможность ответа на такой вопрос превратила бы ее в прямую референцию. В отличие от метафоры, которую можно уподобить, пожалуй, мосту к другому берегу предметности, […] непрямая референция похожа скорее на навесной, консольный мост над пропастью, наращиваемый в неизвестность, к невидимой цели» [Вас. Кузнецов 2001, 224].

Ограничимся еще лишь одним культурологическим примером.

Так, русский концепт Тише едешь – дальше будешь определяет здесь лицо неопределенно: кто это? – ты, я, он, всякий действующий человек вообще. И в силу этой неопределенности форма оставляет простор для метафор, намеков всякого рода и т. д. Говорят, будто Лев Троцкий в разговоре со Сталиным, уже предчувствуя свою высылку, но не торопясь к ней, сказал:

– Тише едешь, дальше будешь.

На что Сталин, со свойственным ему даром быстрого парирования, ответил:

– Дальше едешь, тише будешь.

(Как известно, Троцкий вскоре, далеко от Москвы, в Мексике, был убит по приказу Сталина.)

Понятно, что, имея в виду нашу задачу – гуманитарную науку в целом, невозможно и нет необходимости стремиться перечислять ее объекты так, как это делается в конкретных таксономиях биологии, географии и т. д., необходимо определить ее главный объект – к о н ц е п т.

3. Опыты обобщения самого концепта «Гуманитарной науки»

От «Новой Науки» Дж. Вико и семиотики к «всеобщей антропологии» наших дней и «сверхпрагматике»

Термина «всеобщая антропология» еще нет. Но ощущение его необходимости уже есть. И первым, как нам думается, осознал это Джамбаттиста Вико еще в 1725 г. Можно считать, что на протяжении двух с половиной веков не прекращались устремления мыслителей в сфере культурологии и философии в этом направлении.

Обратимся в новейшему обобщающему изданию в нашей стране – «Новая философская энциклопедия в четырех томах» [Новая философская энциклопедия 2000–2001]. Мы найдем в нем под общим термином «Антропология»: «Антропология социальная (культурная)», «Антропология философская, или Философская антропология», «Антропология христианская», «Аскетическая антропология», «Антропология католическая» и более частные, специальные: «Антропология тела» (автор В. А. Подорога), «Антропология с прагматической точки зрения» (термин Канта) (автор статьи Е. В. Ознобкина) и десятки упоминаний в разных других статьях.

Процитируем несколько определений: «Антропология социальная (культурная)» – «область знания, объединяющая ряд полуавтономных дисциплин, которая занималась в первую очередь обществами, изолированными от письменной исторической традиции… [В настоящее время. – Ю. С.] большой интерес представляет методологическое взаимодействие социальной антропологии и других социогуманитарных дисциплин и философии» (автор статьи Н. Н. Козлова; т. I, с. 132).

«Философская антропология» – «в широком смысле слова – философское учение о ч е л о в е к е, его „сущности“ и „природе“; в этом значении охватывает самые разные философские направления в той мере, в какой в их рамках представлены те или иные способы осмысления человека, и пронизывает собой всю историю философии. [.] В современной антропологической философии можно проследить две основные парадигмы: парадигму „жизни“ и парадигму „существования“, или „экзистенции“. Первая восходит к Ницше, вторая к Кьеркегору» (см. [Малахов 2001]). В рамках парадигмы жизни развиваются весьма различные антропологические концепции (упоминается, в частности, философски ориентированная биология (Я. Икскюль) (см. [Малахов 2001], см. также [Uexkull 1909], [Uexkull 1940; 1956; 1958; 1962], [Степанов 1971: 147] – примеч. наше. – Ю. С.).

litportal.ru

Концепты. Тонкая пленка цивилизации (Ю. С. Степанов, 2007)

I. ГУМАНИТАРНАЯ НАУКА СЕГОДНЯ. ЕЕ СФЕРА И ПРЕДМЕТ

1. Краткий обзор предмета. Ее сфера – весь мир. Метафора Паскаля

Метафора Паскаля гласит: граница мира – нигде, а его ц е н т р – в е з д е. Представлять себе это лучше всего в виде именно шара, сферы, она не ограничена в пространстве нигде, но центр этой сферы – внутренний мир человека, там, где он, то есть везде.

Данный начальный о б з о р п р е д м е т а может быть, конечно, только п о– верхностным, внешним, из «глубинного» вообще не сложишь образ. Эти слова о «внешнем» являются парафразом Марины Цветаевой: «Не презирайте внешнего, цвет ваших глаз так же важен, как и их выражение…» Культурологи в настоящее время постоянно обращаются к «внешнему». В л а д и м и р Фещенко даже написал специальную работу «О внешних и внутренних горизонтах семиотики» [Фещенко 2005а: 6]. Впрочем, сказать одновременно, как мы (не Фещенко) сейчас сделали, «в настоящее время» и «постоянно», значит произвести «парадокс», или «амфиболию», или снова «метафору», – словом, целый набор стилевых терминов (не лучшего вкуса), но это тоже черта гуманитарной науки: ее собственный стиль и границы – предмет ее постоянных забот. Один из основоположников семиотики Ф. де Соссюр с этого и начал: семиотике (у него семиологии) предстоит еще многое сделать, даже уже только для того, чтобы определить свои собственные границы [Соссюр 1933: 40]. Когда в 1917 г. художники Т. Ван Дусбург и П. Мондриан основали новое авангардное направление, то их главный (голландский) орган – журнал, так и был назван «De Stijl» («Стиль»).

Само понятие «внутренний горизонт» меняется. Если обычно оно относилось к слепым, то сейчас к зрению внутреннему – к ментальному, умозрительному (один из замечательных русских примеров – «Умозрение в красках» [Трубецкой 1991]).

Меняются не только произведения, но и с п о с о б ы и х н а з в а н и я. Возьмем нашу собственную данную книгу «Концепты. Тонкая пленка цивилизации». Что это – «название»? Или «собственное имя» данного произведения, продукта?

(Есть же автомобиль «Пежо», мебельный гарнитур «Аленка» и т. п.) Или, может быть, «псевдоним»?

В быту, в современном русском языке эти словосочетания обычно смешиваются. Во всяком случае, необходимо различать если не сами сочетания, то хотя бы то, что за ними стоит. Например, «Белеет парус одинокий» – это, прежде всего, знаменитое стихотворение М. Ю. Лермонтова, собственное имя этого стихотворения, под которым его все знают в нашей жизни.

Но это, скорее, псевдоним. У самого Лермонтова стихотворение называется «Парус» (1832 г.)

Валентин Катаев пишет повесть «Белеет парус одинокий» (1936 г.), в которой по смыслу содержания уже нет речи ни о парусе, ни о Лермонтове.

Как же следует отнестись к тому, что написано как наш заголовок книги? Конечно, это собственное имя данной книги. Но поскольку видно, по обложке или по иным признакам, что речь идет о чем—то научном, то у заявленного названия – «Концепты. Тонкая пленка цивилизации» – должен быть синоним, мы его также выписываем: «Гуманитарная наука сегодня». Он не поставлен рядом с предыдущим – «Тонкая пленка цивилизации» – просто потому, что по типографским правилам не принято печатать слишком длинные заголовки.

Тем не менее все эти детали находят свое место в содержании наших книг. Конкретно: в типографских различиях, например, в отличиях английского курсива от русского [Степанов 2004б: 60–61].

Однако и в случае с «парусом» мы способны различать названные факты посредством относимых нами же самими к ним слов: «стихотворение Лермонтова», тогда это будет общеизвестное со школы, знаменитое «Белеет парус одинокий», или «Лермонтов „Парус“, 1832 г.», или «Катаев, повесть, 1936 г.».

Собственные имена произведений тождественны (для лингвиста они – с и– нонимы). Но само различение (или неразличение) чего—либо тождественного уже составляет научную проблему. Например, по Б. Расселу (в его Гарвардских лекциях 1940 г. [Russell 1980: 103]): «Что неразличимо, то тождественно». Как и всюду, даже в рамках этого краткого обзора, прикосновение к какому—либо понятию гуманитарной науки тут же вызывает другое понятие, – вся эта наука пронизана связями и ментальными ассоциациями. В данном случае тезис «Что неразличимо, то тождественно» Рассел считает «главным достоинством своей логической теории», влекущим к рассмотрению «а н а л и т и ч е с к о й и с т и– ны по Канту» («the principal merit of the theory I am advocating is that it makes the identity of indiscernibles analytic»). Но для нашей собственной книги это уже отдельная, следующая глава (II).

2. Понятие «гуманитарная наука» – само своеобразный концепт

Как и всякий концепт или понятие, и данные понятия складываются из определяющих современных признаков, которые нужно обозначить. Обозначить, конечно, не конкретно каким—либо началом, границей сегодняшнего дня, но всё же некоей «актуальностью», что является для нас «сегодняшним», «актуально интересным».

На наших глазах создается всеобщая гуманитарная наука, или новая всеобщая антропология, объединяющая разные виды искусств и разделы наук о них. У нее несколько синонимичных обозначений: «философская антропология» (ср. [Малахов 2001]), «философия науки» (ср. [Касавин, Пружников 2001]) и др. Мы оставляем свой названный термин. Это – наука объединяющая: философия, логика, словесность и поэтика, живопись, ваяние, зодчество и науки о них, музыка и музыковедение. Под воздействием их контактов изменяются и сами ее «виды». Александр Скрябин в начале XX века начал создавать «Цветомузыку», Стефан Малларме, без названия, «словомузыку» (его очерк назывался «La Musique et les Lettres» – «Музыка и Словесность», 1894 г.), и он же – новый взгляд на поэтическое произведение, на «поэтическую строку» («Le mystère dans les lettres» – «Тайна в произведениях словесности», 1896 г. и «Le Livre, instrument spirituel» – «Книга – духовный инструмент»).

Его ученик Поль Валери развил эти идеи в разных отношениях, из которых сейчас подчеркнем главным образом «Poésie et Pensée abstraite» – «Поэзия и Абстрактное мышление», 1939 г.

Наука о словесности, особенно в России в последние годы, развилась в учение «о словесном вообще» – о «дискурсе» и «дискурсах». Во встречном движении, идущем от биологических наук, неожиданно пришли в соприкосновение термины «дискурс» и «ценоз», притом так плотно, что нельзя даже найти их начальных авторов. Под ц е н о з о м «в сочетании с обозначением какой—либо систематической группы (зоо-, фито-, микробо—и т. п.)» понимают «функциональное объединение особей и частей популяций этих групп в некое целое, т. е. любое сообщество организмов» [Реймерс 1991: 478]. Под дискурсом понимают «устойчивую, социально и культурно определенную традицию человеческого общения» [Силантьев 2006: 9]. Разница между дискурсом и биологическим понятием лишь в том, что гуманитарии абстрагируются от физических особей, определяя их только через семиотический способ их общения.

Конкретно, в книгах (т. е. в текстах) наших дней эти понятия возникают вполне терминологически в биологии (я бы даже сказал в «Философской биологии») – в книге: Б. Н. Б е л и н ц е в «Физические основы биологического формообразования. Под ред. М. В. Волькенштейна». М., Наука, Главная редакция физ. – мат. литературы 1991 (с. 11 и др.), и книге: Г. П. Щедровицкий «Знак и деятельность. 34 лекции 1971–1979 годов. Кн. I.». Издат. фирма «Восточная литература» РАН. М., 2005 (см. Указатель понятий. С. 443–459).

Естественно, то, что является конкретным объектом в той или иной науке, не может быть таковым для другой науки. «Особи» для зоологии и «особи» для ботаники уже нечто различное. «Скопления» для астрономии («звездные скопления») и для биологии («клеточные скопления») – столь же очевидно разные объекты. И т. п. Так что обобщения языкового типа как «общие термины в языках науки» в этой связи тоже рассматриваться не могут. Единственно возможным может служить ответ на вопрос «Что является конкретным объектом для современной гуманитарной науки?». Заметим, что, в сущности, это тот же самый вопрос, с которого начинала античная наука эпохи Аристотеля: «объектом» является не нечто, определенное как «объект», а нечто, определенное как «о б ъ е к т д л я той или иной науки».

Применительно к нашей науке – «всеобщей гуманитарной науке» – объекты эти должны носить характер «а н с а м б л е й», – масс, групп, классов, сообществ явлений, т. е. быть м н о ж е с т в а м и чего—то.

Объекты эти должны быть – опять—таки, пусть л и ш ь с т о ч к и з р е н и я обычного языка – достаточно определенными, т. е. прежде всего именно как «множества».

«Теория множеств как математическая дисциплина». «Согласно канторовскому определению, множество есть любое собрание определенных и различимых между собой объектов нашей интуиции или интеллекта, мыслимое как единое целое; эти объекты называются элементами множества. […] Канторовская формулировка допускает рассматривать множества, элементы которых по той или иной причине нельзя точно узнать» [Столл 1965, 13].

Почти всем понятиям множеств, во всяком случае в рамках названной книги, легко находятся обычные языковые термины у культуролога. Но вот все же некоторые случаи иного, т. е. отсутствия такого легко находимого соответствия. Таково понятие границы. Представим себе, что мы считаем числа в направлении нормального числового ряда, отмечая аналогичным образом какую—либо естественную границу ряда: группа из трех чисел 1, 2, 3 завершается числом (3), делящимся без остатка на 3; так же группы 4, 5, 6 и 7, 8, 9; напротив, группы из двух чисел 1, 2 и 3, 4 завершаются числом, делящимся без остатка на 2 и, к тому же, числом, являющимся степенью 2: 21, 22 и т. п. То есть такие границы могут играть какую—то роль за пределами математической теории множеств – в культуре и культурологии (несколько таких случаев рассмотрены нами специально в материале индоевропейских культур [Степанов 1989]).

Для философов вообще, в частности философов языка или связанных с языком, вообщепонятие границы, граничности не менее важно, чем понятия множество и объект. Напомним лишь замечательную работу А. И. Уемова «Вещи, свойства и отношения» [Уемов 1963], начиная с его примера «Одно ли и то же человек и голова человека», если они единицы счета – предметы, по которым мы считаем, и т. д. От себя тут добавим, что в современной гуманитарной науке нам важны не только «качественные понимания вещи», «взаимоотношение вещей, свойств и отношений», но даже и то, в рамках какой науки, с помощью каких знаков, производится установление вещей, свойств и отношений и самого я в л е н и я с ч е т а.

Вообще, «граничность» – явление скорее философского свойства, культуролога же, как в нашей теме, интересует прежде всего различность или определенность, возможность идентифицировать объект в связи с нашими действиями в рамках той или иной научной проблемной ситуации, т. е. той или иной науки, – в конечном счете по отношению к языку вообще. Скажем, могут индентифицироваться «нетрадиционно» «лицо», «вещь», «место», «время», «событие» или даже «отношение к событию» в какой—либо нетрадиционной ситуации или тексте. (Эти понятия в данной связи, по крайней мере для русского текста, стали предметом нашей специальной работы «Безличность и неопределенная референция» [Степанов 1988: 226–236] и вслед за ней «Философия и непрямая референция» [Вас. Кузнецов 2001: 217–224].)

Нам кажется, что здесь аналогично движется мысль Вас. Ю. Кузнецова, когда он говорит относительно непрямой референции в философии языка: «Непрямая референция принципиально не укладывается в ряд риторических фигур. Она присутствует там и тогда, где и когда прямая референция бессмысленна или невозможна. Достаточно несложно бывает сказать, как и с помощью чего непрямая референция разворачивается, но совершенно бессмысленно спрашивать, к чему именно отсылает, – ведь даже сама возможность ответа на такой вопрос превратила бы ее в прямую референцию. В отличие от метафоры, которую можно уподобить, пожалуй, мосту к другому берегу предметности, […] непрямая референция похожа скорее на навесной, консольный мост над пропастью, наращиваемый в неизвестность, к невидимой цели» [Вас. Кузнецов 2001, 224].

Ограничимся еще лишь одним культурологическим примером.

Так, русский концепт Тише едешь – дальше будешь определяет здесь лицо неопределенно: кто это? – ты, я, он, всякий действующий человек вообще. И в силу этой неопределенности форма оставляет простор для метафор, намеков всякого рода и т. д. Говорят, будто Лев Троцкий в разговоре со Сталиным, уже предчувствуя свою высылку, но не торопясь к ней, сказал:

– Тише едешь, дальше будешь.

На что Сталин, со свойственным ему даром быстрого парирования, ответил:

– Дальше едешь, тише будешь.

(Как известно, Троцкий вскоре, далеко от Москвы, в Мексике, был убит по приказу Сталина.)

Понятно, что, имея в виду нашу задачу – гуманитарную науку в целом, невозможно и нет необходимости стремиться перечислять ее объекты так, как это делается в конкретных таксономиях биологии, географии и т. д., необходимо определить ее главный объект – к о н ц е п т.

3. Опыты обобщения самого концепта «Гуманитарной науки»

От «Новой Науки» Дж. Вико и семиотики к «всеобщей антропологии» наших дней и «сверхпрагматике»

Термина «всеобщая антропология» еще нет. Но ощущение его необходимости уже есть. И первым, как нам думается, осознал это Джамбаттиста Вико еще в 1725 г. Можно считать, что на протяжении двух с половиной веков не прекращались устремления мыслителей в сфере культурологии и философии в этом направлении.

Обратимся в новейшему обобщающему изданию в нашей стране – «Новая философская энциклопедия в четырех томах» [Новая философская энциклопедия 2000–2001]. Мы найдем в нем под общим термином «Антропология»: «Антропология социальная (культурная)», «Антропология философская, или Философская антропология», «Антропология христианская», «Аскетическая антропология», «Антропология католическая» и более частные, специальные: «Антропология тела» (автор В. А. Подорога), «Антропология с прагматической точки зрения» (термин Канта) (автор статьи Е. В. Ознобкина) и десятки упоминаний в разных других статьях.

Процитируем несколько определений: «Антропология социальная (культурная)» – «область знания, объединяющая ряд полуавтономных дисциплин, которая занималась в первую очередь обществами, изолированными от письменной исторической традиции… [В настоящее время. – Ю. С.] большой интерес представляет методологическое взаимодействие социальной антропологии и других социогуманитарных дисциплин и философии» (автор статьи Н. Н. Козлова; т. I, с. 132).

«Философская антропология» – «в широком смысле слова – философское учение о ч е л о в е к е, его „сущности“ и „природе“; в этом значении охватывает самые разные философские направления в той мере, в какой в их рамках представлены те или иные способы осмысления человека, и пронизывает собой всю историю философии. [.] В современной антропологической философии можно проследить две основные парадигмы: парадигму „жизни“ и парадигму „существования“, или „экзистенции“. Первая восходит к Ницше, вторая к Кьеркегору» (см. [Малахов 2001]). В рамках парадигмы жизни развиваются весьма различные антропологические концепции (упоминается, в частности, философски ориентированная биология (Я. Икскюль) (см. [Малахов 2001], см. также [Uexkull 1909], [Uexkull 1940; 1956; 1958; 1962], [Степанов 1971: 147] – примеч. наше. – Ю. С.).

В рамках парадигмы Кьеркегора развивается понятие «экзистенции»» (см. также в данной книге в связи с Сартром и Г. Ивановым. – Ю. С.) (автор статьи В. С. Малахов. Новая философская энциклопедия. Т. IV. С. 241).

Но, конечно, при всех обобщениях современной антропологии мы, в данной книге, не можем обойти именно специальных обобщений, важных в нашей связи. Из них в данном Введении остановимся лишь на нескольких.

Дискурс. Это более современный синоним для понятия язык, поделенный на подъязыки (язык как множество элементов, поделенное на подмножества).

«Термин „дискурс“ на языке современной гуманитарной науки и означает устойчивую, социально и культурно определенную традицию человеческого общения» [Силантьев 2006: 9]. «Информация есть явление локального изоморфизма взаимодействующих систем» [Тюпа 1996: 12].

«Дискурс – произвольный фрагмент текста, состоящий более чем из одного предложения или независимой части предложения. Часто, но не всегда, концентрируется вокруг некоторого опорного концепта; создает общий контекст, описывающий действующие лица, объекты, обстоятельства, времена, поступки и т. п., определяясь не столько последовательностью предложений, сколько т е м о б щ и м для создающего дискурс и его интерпретатора миром, который „строится“ по ходу развертывания дискурса…» [Демьянков 1982: 7].

С у п е р п р а г м а т и к а. Этот термин непосредственно включает нас во «всеобщую антропологию». Но сам он – завершение обычного в семиотике ряда: семантика, синтактика, прагматика. И «завершение» в этом ключе потребовало нового исследования [Ревзина 2005]. О. Г. Ревзина, к которой мы присоединяемся, – последовательный семиотик (семиотист, семиолог), она считает необходимым обратиться к ближайшей истории семиотики и культурологии, хотя бы к системе М. Фуко. Последний «пользуется такими квалификациями, как критический, религиозный, юридический, экономический, политический дискурсы, которые апеллируют к формациям тем и объектов и существуют как пред—данные, подобно естественным родам в их классическом понимании, для которых, собственно говоря, никаких процедур не требуется. Одновременно все процедуры Фуко так или иначе связаны с человеческими установлениями и теми самыми „антропологическими концептами“ (субъект, автор, индивид), которые он же сам называл „мало осмысленными общностями“. Таким образом, по одной логике дискурсивные (дискурсные. – Ю. С.) формации объективны и не зависят от человека, а по другой – они создаются социумом и контролируются им» [Ревзина 2005: 69].

Далее О. Г. Ревзина делает примечательное обобщение: «Между языковой концептуализацией и прагматикой есть, как будто, соответствие: и там, и здесь – область свободы. А живучесть художественного дискурса (во всем многообразии его исторических модификаций) заставляет думать о некоей сверхпрагматике. […] В самом широком смысле слова культура – это то, что отличает именно человека как homo sapiens. Но ничто в культуре не претендует на вторичное сотворение мира. Подобной прерогативой располагает только художественный дискурс, причем с помощью именно того средства, которое (в его полноценном виде) дано только человеку. Таким образом, „сверхпрагматика“ художественного дискурса, возможно, состоит в подтверждении идентификации „человека как творца“, и он сам мыслит о себе как „искушаемый дьяволом или благословляемый Богом“ – творец» [Ревзина 2005: 77].

Естественно, что автор данной книги о концептах должен как—то обозначить свое скромное отличие. Оно состоит в отличии его собственного предмета.

Это сами концепты – это «тонкие пленки», но когда они складываются в мозаику, рождается Новая всеобщая антропология.

Автор не может не воскликнуть вслед за Ламартином: человечество – это ткач, который ткет свой гобелен, видя его лишь с рабочей изнанки, как хаос узелков и обрывков нитей, но настанет день, ткач зайдет с лицевой, парадной стороны – и увидит божественной красоты чудо!..

kartaslov.ru

Читать книгу Концепты. Тонкая пленка цивилизации Ю. С. Степанова : онлайн чтение

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

2. Центральное «нервное звено» «тонкой пленки» в сфере философии, математики и логики. Декартовский поворот XVII века

В замечательной работе В. Н. Катасонова «Метафизическая математика XVII в.» (М.: Наука, 1993; [Катасонов 1993]), которая стала настольной книгой для автора, находим: «Как реализуется идея „универсальной математики“ у Декарта? Как сблизить между собой, единообразно выразить в терминах формального языка качественно различные реальности, реализовав ту программу, которую намечает Декарт: ".к области математики относятся только те науки, в которых рассматривается либо порядок, либо мера, и совершенно несущественно, будут ли это числа, фигуры, звезды, звуки или что—нибудь другое, в чем отыскивается эта мера…» (следует ссылка на Декарта. – Ю. С.). […] Декарт решает этот вопрос с операциональной точки зрения. Число и отрезок, конечно, различны по своей природе, но по операциям, которые над ними можно производить, они сходны. [.]

С этого и начинается «Геометрия» Декарта. [.] Декарт делает решительный шаг: он объединяет арифметику и геометрию в общую науку, на основании операционального сходства их предметов. Эта более общая наука, занимающаяся уже не числом и не протяженностью, а свойствами операций над ними, и называется алгеброй. Алгебра в этом смысле выступает как абстрактная алгебра, как наука, систематически изучающая не некие реальности, а отдельные выделенные свойства этих реальностей, безотносительно к целостности последних. Этот особый угол зрения на математические объекты отнюдь не естественен сам по себе, и для античных математиков был бы в высшей степени надуманным и бесполезным» (с. 15) (сноска В. Н. Катасонова там же: «Это различие геометрии древних и аналитической геометрии было прекрасно сформулировано О. Контом». См.: [Конт 1900: 157–159].

Для нашей цели рассуждения здесь, пожалуй, следует сказать несколько иначе: не «отдельные выделенные свойства этих реальностей, безотносительно к целостности последних», а иной предмет – «реальность самого этого выделения».

В сущности в иных терминах далее так и рассуждает В. Н. Катасонов: «Чисто гносеологически он (такой угол зрения. – Ю. С.) состоит в перемещении внимания с объекта познания на его субъект, в тотальности деятельностной установки которого стираются различия в манипулируемых объектах» (Там же). Сравним сказанное ранее семиотиком: знак есть отличие.

(Экскурс—примечание. Параллель к этой теме составляет понятие и явление «предельной минимализации» знака, о чем ниже особый раздел: Антиконцепты. VII, 5).

Из наших приведенных вначале примеров можно видеть, что во всех этих случаях идет речь об особом типе суждения – о мысленном снятии минимальной части умозаключения или умозрения, о «тонкой пленке» в нашем смысле слова. Как известно, и основное из них – «Cogito» Декарта – я мыслю, следовательно, я существую – вообще не является умозаключением в старом логическом смысле, а непосредственным интуитивным усмотрением sui generis.

К сожалению, обычный «историко—философский» способ чтения текстов в данном случае недостаточен, мы подчеркивали это выше в русском «я знаю это» и «я знаю об этом» (V, 6), еще сильнее надо это подчеркнуть в декартовском «Cogito»: «Итак, хорошенько размыслив и тщательно проанализировав все сюда относящееся, следует заключить и принять как константу, что следующее утверждение (cette proposition): Я есмь, я существую, является необходимо истинным всякий раз, как я его произношу или я его осознаю (je la conçois) в моем созна нии.» (в «Метафизических размышлениях», Размышление второе, «Méditations métaphysiques», Méditation deuxième [Descartes 1960: 128]). Всякий раз, как я… – вот что важно для нас здесь.

Именно так, на наш взгляд, и рассуждает О. Конт: «Из всех этих различных соображений (в предыдущем контексте О. Конта. – Ю. С.) видно, что система геометрии древних носит в сущности характер детства науки, которая начала становиться полностью рациональной только вследствие философской революции, произведенной Декартом. Но с другой стороны, очевидно, что геометрия вначале и не могла быть осознана иначе как этим специальным образом (de cette manière spéciale). Общая геометрия (la géométrie générale) никак не могла бы быть возможна, и даже необходимость в этом не могла бы ощутиться, если бы длинная серия специальных работ о самых простых формах в порядке предварения не заложила базу для концепции Декарта, сделав тем самым ощутимой невозможность бесконечно упорствовать в примитивной геометрической философии» (Auguste Comte. Cours de philosophie positive. Deuxième édition. Tome 1. P., Baillière et fils, 1864, p. 287).

Совокупность геометрических вопросов может быть трактована путем двух столь различных методов, что отсюда следуют, так сказать, две геометрии, философский характер которых, я полагаю, еще не был должным образом осознан. Выражения синтетическая геометрия и аналитическая геометрия (géométrie synthétique, géométrie analytique), обычно используемые для их различения, дают о них совершенно искаженное представление. Я решительно предпочту обозначения чисто исторические – геометрия древних (géométrie des anciens) и геометрия современная (géométrie des modernes), которые, по крайней мере, имеют то преимущество, что не упускают из вида их подлинный характер. Но далее я буду употреблять выражения специальная геометрия (géométrie spéciale) и общая геометрия (géométrie générale), которые, на мой взгляд, точно характеризуют природу этих двух названных методов (p. 281).

О. Конт посвящает отличию новой науки от древней значительную часть всей своей философии – это вопрос об измерении. «Вопрос об измерении какой—либо величины сам по себе вызывает в сознании всего лишь идею непосредственного сравнения или наложения одной величины на другую. […] Между тем прямое сравнение – для нас операция в большинстве случаев абсолютно невозможная, возможно только сравнение опосредованное. Опосредованное сравнение отношений при их точном количественном указании». «Это я называю конкретной частью задачи. Когда она завершена, вопрос меняет характер, сводится к вопросу о числе; это я называю а б с т р а к т н о й частью задачи» (с. 101 и сл.). «Всякая подлинная наука – то, что имеет право называться наукой, носит такой характер. Это наука идеализированная, т. е. абстрактная» («Pour concevoir nettement la véritable nature d'une science, il faut toujors la supposer parfaite», p. 108).

Математиков и философов математики интересует, естественно, современная геометрия или, по крайней мере, при сравнении обеих геометрий, акцент на современной. По—видимому, единственное исключение в работах последних лет – книга А. В. Родина «Математика Евклида в свете философии Платона и Аристотеля» [Родин 2003], которой мы коснемся ниже. Наш интерес – скорее, в различии двух философий, но сам этот «интерес», или «акцент», – предмет наших дней.

Здесь наш предмет по необходимости раздваивается. Можно было бы направить внимание – как и делает В. Н. Катасонов – на «аналитическую геометрию как технизацию геометрии». Это было бы вполне справедливо, но для нас – слишком быстро: ведь мы еще не исчерпали в этом отношении нашей темы, еще не обследованы тонкости самого «Декартовского поворота». Мы будем продолжать эту специальную тему в связи с нашей более общей темой – данной книги, обследованием концептов культуры («концептологией»), и она будет развернута в разделе VII «Cogito Декарта и картезианская логика П. С. Попова».

В. Н. Катасонов со своей стороны, естественно, характеризует этот новейший поворот «картезианской темы» иначе: «Аналитическая геометрия как технизация геометрии». «Общая тенденция технической цивилизации, проявляющаяся в приспособлении окружающей среды (и даже человека) к способу функционирования машины, – прокладка автомобильных и железных дорог, экспансия формальных языков во все сферы культуры, формализация искусства, приспособление человека к ритму работы машины и т. д. – находит п р я м у ю а н а л о г и ю и в декартовской революции в геометрии» (цит. соч., с. 18). Он использует также афоризм К. Ясперса: «Техника – это умение, методы которого являются внешними по отношению к цели. Это умение – способность делать и обладать, а н е с о з и д а т ь и п о з в о л я т ь р а с т и» (там же, с. 18. К. Ясперс цитируется там по работе: [Ясперс 1986: 119–146]).

Наш культурологический взгляд, таким образом, естественно переключает нас в наш следующий очерк.

3. «Созидать и позволять естественно расти». Гуманитарный поворот наших дней посреди искусственного круговорота в технической цивилизации

Мы покажем его на конкретном примере – создании видов пищи в балто—славянском и романо—германском ареалах (из нашего «Словаря русской культуры» – «Концепты» (3–е изд. М.: «Академич. проект», 2004. С. 313 и сл.).

Пресный, недрожжевой печеный хлеб обозначался производными от корня прѣсн – « некислый, без закваски», позднее «без дрожжей». Отсюда др. – рус. о—прѣсън—ъкъ «опреснок, лепешка из пресного теста». Имеются полные соответствия в литовском языке – prèska «пресное тесто», prëskas «сваренный без мяса, постный суп, похлебка» [Словарь литовского языка: 603–604].

Балто—славянским словам соответствует западно—герм. *friska – прилагательное «свежий», откуда нем. frisch с тем же значением [Kluge – Seebold 1989: 233] (хотя и с необъясненным до конца отличием гласного корня).

Но подлинную проблему составляет различие значений, к которой присоединяются еще трудности, порожденные отличиями родственного французского слова – прилагательного frais, жен. род fraîche «свежий». В применении к молочным продуктам оно обнаруживает странность: свежие сливки называются crème жен. р., т. е. просто сливки, а заквашенные сливки, «сметана» – как раз наоборот – crème fraîche, букв. «свежие сливки».

Со сходной проблемой мы сталкиваемся в древнегреческом языке, где слово tréphô 1) «уплотнять, сгущать», 2) «кормить, вскармливать (в частности, ребенка)» представляло большие трудности для объяснения: в применении к молоку оно означает «заквашивать, створаживать», а в применении к ребенку «вскармливать». Возникало абсурдное предположение, что детей вскармливали несвежим молоком. Эта проблема разрешена Э. Бенвенистом, который показал, что основным значением слова tréphô (трефю) было «способствовать развитию того, что способно развиваться, расти» [Бенвенист 1974: 334–335]. Это семантическое решение является достаточно общим: необходимо предположить, что в индоевропейской культуре издревле существовал концепт «Давать естественно расти; не вмешиваться (имеется в виду вмешательство человека) в развитие, в рост того, что способно раст и». Он косвенно отражен, «разбросан» по группе индоевропейских корней, которые давно уже, задолго до нашей гипотезы порознь сближались: гот. fraw («семя, сперма», латин. pario, parire «рождать, производить», латинское же praegnans «набухший, готовый брызнуть соком; беременная» и уже рассмотренные нами нем. frisch, фр. frais (из др. – верхне—нем. frisk), рус. пресн-, литов. prèska.

Именно это значение мы находим в корне рус. прЪсн— и соответствующих балтийских и германских корнях. «Пресный хлеб» значит – «хлеб, возникший естественным путем (т. е. без вмешательства человека)», что в применении к этому продукту и значит «незаквашенный, пресный»; это же объясняет и значение французского понятия «свежие сливки», т. е. «сметана»: это сливки, приобретшие свое качество естественным путем, не заквашенные специально.

Мы не находим лучшего заключения, как повторить слова К. Ясперса: если техника – это умение, методы которого являются внешними по отношению к цели, то есть и другое умение – не делать и обладать, а созидать и позволять естественно расти. Современные термины со знаком изо— являются естественной иллюстрацией (см. в главе III).

4. Одна «тонкая пленка» в логике концептов – Cogito Декарта и картезианская логика жизни П. С. Попова

У О. Конта, несмотря на постоянный возврат к теме «открытие, или переворот в философии», произведенный Декартом, и на целый список терминов, различающих две сферы – «геометрию синтетическую и аналитическую», «геометрию древних и геометрию современную», «геометрию специальную и общую», – само центральное интимное внутреннее звено, обусловившее это научное различение остается в самом себе не вскрытым.

По этой ли или по какой другой причине не нашли мы этого и в нашей литературе вопроса. Кроме, по—видимому, одного исследования – П. С. П о п о в «История логики Нового времени» [Попов 1960: 26–27], раздел «Декарт и картезианская логика». Эссе П. С. Попова мы считаем наиболее точным современным изложением этого пункта.

Попов П. С. пишет:

Что тут дело не в силлогизме, школьно понимаемом, лучше всего определяется тем спором, который возник вокруг основного исходного положения Декарта «мыслю, следовательно существую» (cogito, ergo sum). Острее других поставил вопрос сам Декарт, разбирая возражения Мерсенна, одного из критиков Декарта, который в высказывании «мыслю, следовательно существую» пытался усмотреть самую обыкновенную энтимему. В полной форме силлогизм будет таков: «Все мыслящие существа существуют, я – мыслящее существо; следовательно, я – существую». Но прежде всего надо осознать, что никто не может думать, не существуя. Для Декарта достоверность заключения не выводится силлогистическим путем, а явствует непосредственно. В утверждении «мыслю, следовательно существую» бытие не выводится из мышления с помощью силлогизма, а воспринимается как нечто непосредственно известное в процессе самосозерцания духа.

На это недавно вновь обратил внимание Кацов (Kattsoff) в своей статье «Cogito, ergo sum». Кацов рассуждает так: Ergo – это не силлогизм, еще менее – непосредственный вывод. Нет ни большей, ни меньшей посылки; нет ни большего, ни меньшего, ни среднего термина. Значит, нет силлогизма. Можно произвести насилие над данным выражением и деформировать его: «Я – мыслящее существо, все мыслящие существа суть существующие существа, следовательно, я – существующее существо».

Этот неприемлемый силлогизм выходит за пределы того, что мыслил Декарт, независимо от предвосхищения основания в большей посылке. Ответ Декарта на критику Гассенди непосредственно относится к этому вопросу: «Это первичный акт познания, который не извлекается ни из какого силлогистического рассуждения». Согласно современной терминологии, Декарт открыл синтетическую истину a priori, не являющуюся простой субъективной истиной. «Я» и его активность даны для Декарта оба вместе («Revue de métaphysique et de morale», 1958, № 2–3, p. 251).

Последняя мысль – подлинно декартовская, но предшествующее уподобление синтетической априорной истине, которое выдвигает Кацов, должно быть отвергнуто. Последующее же истолкование Кацова, когда он схематизирует мысль Декарта, правильно. Однако необходимо внести известное уточнение. Предположим, что p символизирует cogito, q символизирует «есмь». Согласно принятому ныне анализу, cogito, ergo sum превращается в p – q. Это значит, что или ложно p, или истинно q, или я не мыслю, или я существую, т. е. если я мыслю – значит, существую, и не может быть так, что я мыслю, тем не менее – не существую («Revue de métaphysique et de morale», 1958, № 2–3, p. 256).

Итак, перед нами интуиция. Суть дедуктивного умозаключения вовсе не в том, что верное о роде распространяется на все виды; подобная операция нового знания не дает. Для Декарта главное в умозаключении – переход от известного к ранее неизвестному. Центр тяжести дедукции заключается в возможности опосредствованного знания.

Мысль Декарта можно иллюстрировать схемой, взятой из логики отношений. Если A непосредственно связано с B, то мы чисто интуитивно постигаем эту связь: ARB. Но возьмем целый ряд: A, B, C, D, E, F, G. Связи между A и G непосредственно усмотреть нельзя, надо пробежать мыслью по всем промежуточным звеньям, фиксируя отношение от звена к звену. Последовательным освоением средних звеньев мы дедуктивно, опосредствованно (не интуитивно) свяжем A и G.

Такова природа дедукции по Декарту. Для его понимания дедукции является несущественным различие между крайними и средним терминами силлогизма, из чего исходили представители формальной логики. Основным признаком дедукции является то, что с помощью ее мы неизвестное делаем известным. В процессе дедукции можно вскрыть три этапа. (П. С. Попов далее продолжает.)

В «Правилах для руководства ума» Декарта соответствующее положение формулируется следующим образом: «Когда мы вполне понимаем вопрос, следует отвлечься от всякого излишнего рассмотрения, свести вопрос к простейшим элементам и подразделить его на возможное число частей с помощью их перечисления» (правило 13). Это правило является предпосылкой для понимания процессов анализа и синтеза. В понятие анализа Декарт вкладывает специфический смысл, по существу расходящийся с пониманием анализа в пределах традиционной логики. Традиционная логика интерпретирует операции анализа в соответствии с делением понятий по объему. Во всяком случае, это есть исходное толкование для традиционной логики. Так, анализом будет деление всех треугольников на остроугольные, тупоугольные и прямоугольные. Наоборот, если начать с отдельных видов треугольников и достигнуть общего понятия треугольника, то это будет путем синтетическим.

Для Декарта понимание анализа и синтеза идет вразрез с объемным истолкованием. Его путь – оперирование содержанием понятий. Если исходить из общего понятия треугольника и затем переходить к прямоугольнику, то это означает присоединение к первому исходному признаку второго, т. е. синтез двух признаков. Таким образом, если мысленно идти от понятия фигуры к понятию треугольника, то это путь синтетический, или дедуктивный. Таков путь систематического изложения предмета, а не отыскания, не открытия его. Ход мысли, соответствующий пути открытия новых истин, будет путем аналитического приобретения знания. Здесь мы оперируем индуктивно. В геометрии дается равнобедренный треугольник, у него можно раскрыть признак фигурности, треугольности, равнобедренности – это путь анализа, или индуктивный путь. Декарт пытается четко разграничить эти два различные пути соответственно задачам изложения.

Декарт следовал этим указаниям, когда излагал свою философскую систему. Задаче последовательного ее раскрытия соответствует аналитический метод, с помощью которого Декарт построил свои «Метафизические размышления». Овладев системой в целом, можно изложить ее синтетически – синтез действительно ясно доказывает содержимое в выводе и пользуется длинным рядом определений, требований, аксиом, теорем и проблем. Таков был замысел Декарта, когда он писал свои «Начала философии». Построение этого произведения – дедуктивное [Попов 1960: 28].

Третье правило. «Всякие мысли по порядку начинать с предметов простейших и легчайших и восходить мало—помалу, как по ступеням (par degrés), до познания более сложных предметов, допуская, что есть порядок даже между такими, которые естественно не предшествуют одни другим» (с. 29).

В «Правилах для руководства ума» этому приему соответствуют правила 5 и 6. «Метод состоит в порядке расположения вещей, к которым необходимо направить ум для открытия истины. Мы следуем ему, если приводим постепенно неясные и спутанные положения к простейшим и если, исходя из ясного представления простейших вещей, стараемся теми же ступенями подняться к познанию прочих». «Чтобы различать простейшие вещи от сложных и делать это в порядке, надлежит в каждой серии предметов или истин, которые мы прямо вывели из других истин, усматривать, какая вещь есть простейшая и насколько другие более или менее от нее удалены».

Четвертое правило. «Делать перечни и обзоры столь полные и общие, чтобы быть уверенным, что ничего не упущено» (Там же).

Соответствующее положение в «Правилах»: «Для пополнения знания надлежит непрерывным движением мысли пройти все предметы, относящиеся к нашей цели, порознь рассмотреть их и подвергнуть их полному перечислению (энумерации)» (правило 7). Под таким переименованием Декарт подразумевает индукцию, которую он понимает иначе, чем Бэкон. Индукция, опирающаяся на опыт, дает в каждой области полный перечень входящих в нее вещей. В пояснении седьмого правила Декарт говорит: «Перечисление (энумерация), или индукция, есть изыскание всего, что относится к данному вопросу. Изыскание это должно быть настолько тщательно и точно, чтобы можно было с достоверностью заключить, что мы не допустили ошибки и ничего не пропустили. Таким образом, если бы, несмотря на такое перечисление, искомая вещь от нас ускользнула, мы приобрели бы по крайней мере убеждение, что нельзя прийти к ее отысканию ни одним из известных нам путей» (Там же).

Далее Декарт замечает, что индукция с большей достоверностью, чем какой—либо другой способ доказательства, ведет к открытию истины. И с– ключение составляет лишь интуиция. Если нельзя какое—нибудь знание привести к очевидности воззрения, подразумеваемого под словом «индукция», то «надлежит отбросить узость силлогизма и довериться только интуиции».

iknigi.net

Читать книгу Концепты. Тонкая пленка цивилизации Ю. С. Степанова : онлайн чтение

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

10. Les difficult és et les limites de la «conscience de soi» «Трудности и пределы „осознания себя“»

Батай продолжает свои тезисы: «Сад, вступая на путь языка и отдав свой голос „насилию“ (la violence), совершил не только беспримерный акт. Он разрешил одним разом проблему, которую воздвигло бессилие самосознания». «Насилие не может занять причитающееся ему место в самосознании иначе как в состоянии пароксизма». Батай цитирует своего друга—продолжателя М о р и с а Б л а н ш о: мир литературы, всегда столь относительный, достиг здесь своего абсолюта.

И, поскольку развитие в линии Сада, т. е. «dérèglement» «отклонения от регулярности» (нормы), не может быть продолжено, оно возможно только для сознания нормального человека. Но таким образом этот «нормальный человек» через Сада и независимыми движениями сладострастия (par des mouvements souverains de volupté) тем не менее достигает того, что предстает как «Невозможное» (il appartient à l'impossible néanmoins).

3. Философия «практического разума» по Саду. Маркиз де Сад в его иллюстрациях – «прозрачность знака»

Никто, конечно, не будет сейчас заниматься «практикой садизма». Но в книге о «Концептах» осознать на не столь абстрактном, теоретическом уровне особенности его философии может быть полезно.

Мы будем исходить из того положения, которого достигли, независимо от философии Сада—Батая, по линии своей концептологии и семиотики. Это положение состоит в прозрачности знака. Поскольку знак является материальным предметом, то оперирующий с ним человек, последовательно снимая его слои, может достигнуть такой точки, где он достигает последнего слоя, – то есть как бы протыкает знак (скажем, в картине, написанной маслом, сам холст картины) (см. VII, 4). Это явление аналогично достижению «предела возможного» по Саду—Батаю.

Сад выразил это – без упоминания своего философского тезиса – вполне конкретно: он сдирает кожу со своих персонажей.

Комментарий к заголовку «Про это»

Заголовок нашего раздела говорит не о садизме, хотя и в связи с маркизом де Садом. Первая часть заголовка – это название поэмы В. Маяковского 1923 г. «Про это» и начинается вступлением —

Про что – про это? Конечно, про любовь в ее «чувственном варианте», как об этом и говорили по—русски в городах в XX веке. В деревнях, конечно, иначе:

– А ты, Иванушка? Есть у тебя Марья Моревна? Глупый царевич не понимает.

– Ну, любовь. Любишь ты?

Все не понимает. Я вспоминаю, что на языке простого народа любовь часто выражает грубочувственную сторону, а самая тайна остается тайной без слов. От этой тайны пылают щеки деревенской красавицы, такими тихими и интимными становятся грубые, неуклюжие парни. Но словом не выражается (М. Пришвин «Колобок. Море») [Пришвин 1946]).

У Маяковского дальше идет часть «I. Баллада Редингской тюрьмы». Это название знаменитой поэмы Оскара Уайльда (1898 г.), сочиненной им в Англии в этой тюрьме, где он «отбывал срок» по обвинению в «непристойном поведении», т. е. в любовных отношениях с молодым лордом Альфредом Дугласом. Маяковский взял это название скорее всего потому, что Уайльд, поэт, подвергался в Ре—дингской тюрьме особым унижениям: его заставляли щипать паклю, не разрешали читать и писать. (Вторая поэма Уайльда, сочиненная в той же тюрьме (опубликована в 1895 г.), «De profundis» – это латинское название псалма «К Тебе, Боже, взываем из мрачной глубины.» – Маяковского не привлекла.)

Чувственная сторона любви, по—видимому, неизбежно сопровождается некоторым садизмом с обеих сторон, но, конечно, не в той форме пароксизма, как у Сада.

Но и здесь надо отметить еще и другую, исторически возникшую форму этого влечения (не одного Сада). Она заключается в особом интересе к внутреннему устройству человеческого тела, вплоть до его анатомических подробностей. Этот «анатомический аспект» развился в Европе, по—видимому, особенно в Германии, уже в Средневековье. В Нюрнберге в некоторых старинных церквах, например св. Лоренца, сохранились металлические статуи человека в особом изображении: передняя часть – в обычном виде, а задняя – полностью обнаженная, сняты даже покровы мышц и кожи и внутри видны все внутренние органы. «Анатомическое увлечение» расцвело к середине XVII в. Достаточно вспомнить знаменитую картину Рембрандта «Урок анатомии».

Десятки анатомических атласов, спиртовые растворы с органами человеческих тел, аномалий и уродств всякого рода становятся предметом коллекционирования.

Петр I во время своей второй поездки в Европу – в Германии в 1712 г. с азартом предавался этому увлечению, принуждая к нему и А. Меньшикова. В Амстердаме они купили анатомический кабинет Рюйша и положили начало своей «Кунсткамере». В 1722 г. для нее с библиотекой в Санкт—Петербурге было основано особое здание.

Так что изображаемые в словесной форме коллекции чудовищных пороков Сада – это своего рода идея времени. Саду лично принадлежит лишь крайняя степень этой страсти – пароксизм, доходящий до убийства. Но и это имеет свою сублимированную параллель – идею п р о з р а ч н о с т и з н а к а (см. VII, 4), «раздевания знака». Охваченный идеей «срывания всех и всяческих масок» (она в истории известна в разных вариантах) Сад доходит до предела – срывает со своих фигурантов всю одежду и далее – продолжая – кожу (см. иллюстрацию на цветной вклейке).

X. БИНОМ НЬЮТОНА – ГЕНОМ БАХА
Заключительная глава как «Большой концепт»

Название этой, заключительной главы тоже своего рода концепт, притом рифмованный. Композиция нашей данной главы построена на принципе рекурсии, рекуррентности, как об этом принципе сказано выше (VIII, 3): бином (Ньютона) – геном (Баха). Но нашей рифмовке не приходится удивляться: мы уже знаем, что концепты несут в себе нечто глубинное, и если рифмуются естественно эти два названия, то есть нечто гармоническое и в их существе.

Б и н о м о м Н ь ю т о н а называют формулу, представляющую выражение (a + b) n при целом положительном n в виде многочлена. Разложение (a + b) n для целых положительных n было известно и до Ньютона, но ему принадлежит смелая и необычайно плодотворная мысль распространить это разложение на случай n отрицательного и дробного [Выгодский 1986: 18б].

Для культуролога, обычно сильно затрудняющегося перед лицом математических формул, напомним лишь, что простейший бесконечный степенной ряд у Ньютона имеет такой вид:

а0 + a1x + a2x2 + a3x3 + … anxn + …

Вообще, понятия и свойства бесконечных рядов, изучение которых было начато Ньютоном и Лейбницем в связи с математической проблемой интегрирования, в настоящее время составляют особый раздел математики – «Ряды». В нашей книге этот вопрос возник при рассмотрении «гармоникологии», частным случаем чего является так называемый гармонический ряд [Выгодский 1995: 536].

Так что пояснения требует только «геном Баха».

Мы опираемся на работу супругов (японцев) С. Оно и М. Оно – под названием «Всеобъемлющий принцип рекуррентности управляет не только кодовыми последовательностями в [геномной] конструкции, но и человеческими действиями при музыкальных композициях» —

The all pervasive principle of repetitious recurrence governs not only coding sequence construction but also human endeavor in musical composition.

Susumu Ohno and Midori Ohno. Immunogenetics, 24(2), 71–78 (1986).

Резюме Оно гласит: «Организмы, развивающиеся на Земле, управляются огромным количеством периодических явлений, „завтра“ – это то же, что другое „сегодня“, новый год – во многом то же, что этот год. Таким образом, принцип повторяющейся рекуррентности (the principle of repetitious recurrence) проникает собой все аспекты жизни на этой планете. Так, индивидуальные гены генома являются дубликатами и трипликатами, часто вплоть до избыточности, а каждая кодирующая последовательность состоит из большого числа различно усеченных или различно основно—замещенных (base—substituted) копий первоначального основного (primordial) строительного блока олигомеров и их „союзников“ (building block base oligomers and their allies). Этот принцип проявляется также в человеческом интеллекте; музыкальные композиции основаны на том же принципе повторяющейся рекуррентности. Таким образом, кодирующие базовые последовательности могут быть трансформированы в музыкальные партитуры, использующие правило одного „набора“ (one set rule). И наоборот, музыкальные партитуры могут быть транскрибируемы в кодирующие последовательности „долгоиграющих“ фреймов (long open reading frames)».

В качестве иллюстрации мы выбрали иллюстрацию самих Оно – «Прелюд № 1» из «Хорошо темперированного клавира» И. С. Баха:

Жму руку и приношу глубокую благодарность доктору биологических наук Юрию Дмитриевичу Н е ч и п о р е н к о, лично знавшему Б. Н. Б е л и н ц е в а (см. здесь III, 5), за компьютерную помощь в этих областях.

ЦИТИРУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

Абаев 1989 – В. И. Абаев. Историко—этимологический словарь осетинского языка.

Т. IV. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1989. Азарова, Лазарев 2006 – Наталия Азарова. Стихи. Алексей Лазарев. Графика. М.:

Логос. Гносис, 2006.

Айхенвальд 1917 – Ю. И. Айхенвальд. Силуэты русских писателей. Вып. I. 4–е изд. М.: Изд. Товарищества «М1ръ», 1914; Вып. II. М., 1917.

Алигер 1942 – Маргарита Алигер. Музыка (1942) // М. Алигер. Лирика. М.: Сов. писатель, 1955.

Алигер 1946 – Маргарита Алигер. Большие ожидания (1946) // М. Алигер. Лирика. М.: Сов. писатель, 1955.

Арзаканян 2001 – М. Ц. Арзаканян. Генерал де Голль на пути к власти. М.: Прогресс – Традиция, 2001.

Арон – см. Aron.

Асмус 1973 – В. Ф. Асмус. Иммануил Кант. М.: Наука, 1973. Батай – см. Bataille.

Барулин 2002 – А. Н. Барулин. Основания семиотики: Знаки, знаковые системы,

коммуникация. Ч. I. М.: Спорт и культура, 2002. Бекур – см. B écourt.

Белинцев 1991 – Б. Н. Белинцев. Физические основы биологического формообразования / Под ред. М. В. Волькенштейна. М.: Наука. Гл. ред. физ. – мат. литературы,

1991.

Бенвенист 1974 – Эмиль Бенвенист. Общая лингвистика: Пер. с франц. / Под ред., вступит. ст. и коммент. Ю. С. Степанова. М.: Прогресс, 1974.

Бердяев 1918 – Н. А. Бердяев. Кризис искусства. Публичная лекция, прочитанная в Москве 1 ноября 1917 г. Брошюра М., 1918.

Бирюков 2006 – С. Е. Бирюков. Формообразующие стратегии авангардного искусства в русской культуре XX века (Авангард: модули и векторы. М.: Вест—Консал—динг, 2006) (Автореф. дисс. … док. культурологии. М., 2006).

Богомолов и др. 1978 – А. С. Богомолов, Ю. К. Мельвиль, И. С. Нарский. Современная буржуазная философия. М.: Высшая школа, 1978.

Бодрийяр 1970 – см. Baudrillard.

Бодрийяр 1995 – Жан Бодрийяр. Система вещей / Пер. с франц. С. Зенкина. М.: Ру—домино, 1995.

Брехт 1961 – Бертольт Брехт. Святая Иоанна скотобоен / Пер. с нем. С. Третьякова // Бертольт Брехт. Театр. Т. 1. М.: Искусство, 1961.

Брунов 1971 – Б. А. Брунов. Мнение и умонастроение в историческом аспекте // История и психология. М.: Наука, 1971.

Булгаков [1915] 1993 – о. Сергий Булгаков. Труп красоты (По поводу картин Пикассо) // С. Булгаков. Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: Наука, 1993.

Булыгина 2001 – Т. В. Булыгина. Комментарий // Семиотика. Антология. М.: Академ. проект, 2001. С. 641–656.

Вавжиньчик 2005 – см. Wawrzy ńczyk.

Ваншенкин 1974 – Константин Ваншенкин. В полях за Вислой сонной… // Поэты Москвы о времени и о себе. Стихи. М.: Моск. рабочий, 1974.

Вендлер 1986 – З. Вендлер. Причинные отношения [1967]: Пер. с англ. // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVIII. Логический анализ естественного языка / Сост., общ. ред. и вступит. ст. В. В. Петрова. М.: Прогресс, 1986.

Верещагин 2005 – Е. М. Верещагин, В. Г. Костомаров. Язык и культура. Три лин—гвострановедческие концепции: лексического фона, рече—поведенческих тактик и сапиентемы. М.: Индрик, 2005.

Веселитский 1969 – В. В. Веселитский. Развитие отвлеченной лексики в русском литературном языке первой трети XIX в. М.: Наука, 1969.

Вико 1994 – Джамбаттиста Вико. Основания новой науки об общей природе наций: Пер. с ит. М.; Киев: REFLL—books: ИСА, 1994.

Витгенштейн – см. Wittgenstein.

Волькенштейн 1991 – М. В. Волькенштейн. Предисловие // Б. Н. Белинцев. Физические основы биологического формообразования / Под ред. М. В. Волькенштей—на. М.: Наука. Гл. ред. физ. – мат. лит., 1991.

Выгодский 1986 – М. Я. Выгодский. Справочник по элементарной математике. 27–е изд., испр. М.: Наука. Гл. ред. физ. – мат. лит., 1986.

Выгодский 1995 – М. Я. Выгодский. Справочник по высшей математике. М.: Физи—ко—математич. лит., 1995.

Герм 2005 – А. В. Герм. [Рецензия]. М. де Сервантес Сааведра. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский / Изд. подгот. Н. И. Балашов, В. Е. Багно, А. Ю. Ми—ролюбова, С. И. Пискунова (2003 г.) // Iberica: К 400–летию романа Сервантеса «Дон Кихот». СПб.: Наука, 2005.

Гудстейн 1961 – Р. Л. Гудстейн. Математическая логика: Пер. с англ. В. С. Чернявского / Под ред. и с предисл. С. А. Яновской. М.: Иностр. лит., 1961.

Гуманитарная наука сегодня 2006 – Гуманитарная наука сегодня. Конференция. Инст. языкознания РАН. М., 2006.

Дали 1992 – Сальвадор Дали. Мои сильные стороны // Сальвадор Дали. Живопись. Скульптура. Графика / Автор—составитель Е. В. Завадская. М.: Изобраз. искусство, 1992.

Данилевский [1871] 1991 – Н. Я. Данилевский. Россия и Европа. М.: Книга, 1991. Декарт 1960 – см. Descartes.

Демьянков 1982 – В. З. Демьянков. Англо—русские термины по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста. Вып. 2. Методы анализа текста //

Всесоюзн. центр переводов. Тетради новых терминов, 39. М., 1982; также в кн.: Язык и наука конца 20 века / Под ред. Ю. С. Степанова / Ин—т языкознания РАН.

М., 1995.

Достоевский 1988–1996 – Ф. М. Достоевский. Собр. соч.: В 15 т. Л.: Наука, Ле—нингр. отд., 1988; СПб., 1996.

Достоевский 1956 – Ф. М. Достоевский. Собр. соч.: В 10 т. М.: ГИХЛ, 1956.

Драбкин 1994 – Я. С. Драбкин [Ред.]. Социальные движения на западе в 70–е и 80–е годы XX века / Руководитель авт. коллектива Я. С. Драбкин. Ин—т всеобщей истории РАН. М., 1994.

Дранов, Рейтблат 1997 – А. Дранов, А. Рейтблат. Ю. И. Айхенвальд // Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. Энциклопедич. био—графич. словарь. М., 1997.

Друскин 1952 – М. Друскин. Вопросы музыкальной драматургии оперы (на материале классического наследия). М.: Музгиз, 1952.

Дюркгейм [1895] 1991 – Эмиль Дюркгейм. О разделении общественного труда. Метод социологии: Пер. с фр. / Изд. подгот. А. Б. Герман. М.: Наука, 1991.

Дятлов, Рязанцев 2005 – см. Стабильность; Стабильность и конфликт 2005.

Затонский 1991 – Д. Затонский. Предисловие // Франц Кафка. Процесс / Пер. с нем. Р. Райт—Ковалевой. М.: Политиздат, 1991.

Зонтаг 1997 – Сьюзен Зонтаг. Заметки о Кэмпе // Мысль как страсть. Избр. эссе 1960–1970–х годов: Пер. с англ. / Сост. и коммент. Б. Дубина. М.: Рус. феномено—логич. общество, 1997. Очерк «Заметки о Кэмпе» в пер. С. Кузнецова в указ. изд.

Иванов 1938 – Георгий Иванов. Распад атома. Париж, 1938. [Репринт. М., б. г. ] Иванов 1974 – Вяч. Иванов. Собр. соч. Брюссель. Т. 2, 1974. Ивашкевич 1952 – см. Iwaszkiewicz.

Исаев 1993 – С. А. Исаев. Алексис Токвиль и Америка его времени. СПб.: Наука 1993.

Казаков 1996 – Юрий Казаков. Плачу и рыдаю. Рассказы / Сост. Т. М. Судник. М.: Русская книга, 1996.

Кандинский 1967 – Василий Кандинский. О духовном в искусстве / Предисловие

Нины Кандинской. N. Y.: Междунар. Литературное Содружество, 1967. Кант 1965 – Иммануил Кант. Соч.: В 6 т. Т. 4. Ч. 1. М.: Мысль, 1965. Капица 1997 – С. П. Капица. Теория роста населения земли. М.: Ин—т физических

проблем РАН, 1997.

Касавин, Пружников 2001 – И. Т. Касавин, Б. И. Пружников. Философия науки //

Новая философская энциклопедия. Т. 4. М.: Мысль, 2001. Касьян 2003 – А. А. Касьян [Ред. ] Философия в российской провинции. Нижний

Новгород XX век. М.: Наука, 2003. Катасонов 1993 – В. Н. Катасонов. Метафизическая математика XVII в. М.: Наука,

1993.

Кафка 1991 – Франц Кафка. Процесс / Пер. с нем. Р. Райт—Ковалевой. М.: Политиздат, 1991.

Клуге – см. Kluge – Seebold.

Ключевский 1957 – В. О. Ключевский. Сочинения. Т. III. М.: Гос. изд—во политич. лит., 1957.

Князева, Курдюмов 1994 – Е. Н. Князева, С. П. Курдюмов. Законы эволюции и самоорганизация сложных систем. М.: Наука, 1994.

Князева, Курдюмов 2002 – Е. Н. Князева, С. П. Курдюмов. Основания синергетики. Режимы с обострением, самоорганизация, темпомиры. СПб., 2002.

Князевская 1999 – Т. Б. Князевская [Сост. ] Русская интеллигенция. История и судьба / Сост. Т. Б. Князевская. М.: Наука, 1999.

Коллингвуд 1980 – Р. Дж. Коллингвуд. Идея истории. Автобиография / Пер. с англ. и коммент. Ю. А. Асеева. Ст. М. А. Кисселя. М.: Наука, 1980.

Кондаков 1971 – Н. И. Кондаков. Логический словарь. М.: Наука, 1971.

Конт 1900 – О. Конт. Курс положительной философии: Пер. с фр. Т. 1. СПб., 1900.

Конт – см. также Comte.

Вас. Кузнецов 2001 – Вас. Ю. Кузнецов. Философия языка и непрямая референция // Язык и культура. Факты и ценности: К 70–летию Юрия Сергеевича Степанова. М.: Языки слав. культуры, 2001.

Кэрролл [1865] 1979 – см. Carroll.

Кэрролл 2007 – Льюис Кэрролл. Поэма Алисе / Пер. Ю. Степанова // Здесь, гл. V, 12.

Литлвуд 1978 – Дж. Литлвуд. Математическая смесь / Пер. с англ. В. И. Левина.

4–е изд. М.: Наука. Гл. ред. физ. – мат. лит., 1978. Лоренц 1994 – Конрад Лоренц. Агрессия (так называемое «зло»). Пер. с нем.

Г. Ф. Швейника. М.: Изд. группа «Прогресс» «Универс», 1994. Луков, Агранат 2005 – В. А. Луков, Д. Л. Агранат. Курсанты. Плац. Быт. Секс. М.: Флинта: Наука, 2005.

Мадариага – см. Madariaga.

Малахов 2001 – В. С. Малахов. Философская антропология // Новая философская

энциклопедия. Т. 4. М.: Мысль, 2001. Мандельштам 1970 – Надежда Мандельштам. Воспоминания. Нью—Йорк: Изд—во имени Чехова, 1970.

Мандельштам 1972 – Надежда Мандельштам. Вторая книга. Женева; Париж: YMCA – Пресс, 1972.

Марэ 1994 – Жан Марэ. О моей жизни: Пер. с фр. М.: Союзтеатр, 1994.

Мейе 1951 – Антуан Мейе. Общеславянский язык: Пер. с фр. П. С. Кузнецова. М.: Изд—во иностр. лит., 1951.

Михальская 1987 – Н. Михальская. Роман Диккенса «Большие надежды». [Послесловие в кн. ] Чарльз Диккенс. Большие надежды. М.: Худ. лит., 1987.

Монич 2005 – Ю. В. Монич. К истокам человеческой коммуникации. Ритуализированное поведение и язык. М.: Ин—т языкознания РАН, 2005.

Москалев 2006 – Е. И. Москалев. Автопоэзис коммуникаций научного знания // Гуманитарная наука сегодня. Конференция. М.: Ин—т языкознания РАН, 2006.

Мусхелишвили, Шрейдер 1995 – Н. Л. Мусхелишвили, Ю. А. Шрейдер. Метапсихо—логические проблемы непрямой коммуникации // Когнитивная эволюция и творчество. М.: Наука, 1995.

Ницше [1882–1885] – Ф. Ницше. Злая мудрость. Афоризмы и изречения / Пер. с нем. К. А. Свасьяна // Фридрих Ницше. Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1990.

Новая философская энциклопедия 2000–2001, также: Энциклопедия – Новая философская энциклопедия в четырех томах. Научно—редакционный совет. Председатель совета акад. РАН В. С. Степин. Т. I–IV. М.: Мысль, 2000–2001.

Новиков 1982 – Л. А. Новиков. Семантика русского языка. М.: Наука, 1982.

Новиков 1984 – Л. А. Новиков. [Вступ. ст. в кн. ] Львов М. П. Словарь антонимов русского языка. 2–е изд., испр. и доп. М.: Русский язык, 1984.

Ортега—и–Гассет [1924] 1990 – Х. Ортега—и–Гассет. Две великие метафоры: К двухсотлетию со дня рождения Канта / Пер. с исп. Н. Д. Арутюновой // Теория метафоры / Вступит. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой. М.: Прогресс, 1990.

Остин – см. Austin.

Пайтген, Рихтер 1993 – Х. О. Пайтген, П. Х. Рихтер. Красота фракталов. Образы комплексных динамических систем: Пер. с англ. М.: Мир, 1993.

Паршин 2002 – А. Н. Паршин. Путь: Математика и другие миры. М.: Добросвет, 2002.

Петров 1986 – В. В. Петров. Язык и логическая теория // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVIII. Логический анализ естественного языка. М.: Прогресс,

1986.

Пирс 2001 – Ч. С. Пирс. Элементы логики. Grammatica Speculativa // Collected Papers, Harvard Univ. Press, 1960 / Пер. с англ. Т. В. Булыгиной в изд. «Семиотика. Антология. Составл. и общая редакция Ю. С. Степанова». М.: Академ. проект, 2001.

Покорный – см. Pokorny.

Попов 1957 – П. С. Попов. Суждение. Изд. Моск. ун—та, 1957.

Попов 1960 – П. С. Попов. История логики Нового времени. Изд. Моск. ун—та, 1960. Превер – см. Pr évert.

Пришвин 1946 – М. Пришвин. Колобок. Море. М., 1946.

Пропп 1928 – В. Пропп. Морфология сказки. Л.: Academia, 1928. Репринт: Рига, б. г. Проскурин 2007 – см. Proskurin. Пруст 1954 – см. Proust.

Расин 1977 – Жан Расин. Трагедии. «Федра» / Пер. М. А. Донского. Л., 1977. Ревзина 2005 – О. Г. Ревзина. Дискурс и дискурсивные формации // Критика и семиотика. Вып. 8. Новосибирск; М., 2005. Реймерс 1991 – Н. Ф. Реймерс. Популярный биологический словарь / Отв. ред. чл. – корр. АН СССР А. В. Яблоков. М.: Наука, 1991.

Ренан – см. Renan.

Реформатский 1955 – А. А. Реформатский. Речь и музыка в пении // Вопросы культуры речи / Ин—т языкознания. М.: Изд. АН СССР, 1975.

Родин 2003 – А. В. Родин. Математика Евклида в свете философии Платона и Аристотеля. М.: Наука, 2003.

Розин 1997 – В. М. Розин. Психология: теория и практика. М.: Наука, 1997.

Русские поэты XVIII–XIX вв. 1940 – Русские поэты XVIII–XIX вв. Антология. Т. I. Л.: Изд. детской лит., 1940.

Рыбников 1974 – К. А. Рыбников. История математики. 2–е изд. Изд. Моск. ун—та, 1974.

Савенко 2004 – Светлана Савенко. Игорь Стравинский. [Сер. ] Биографические ландшафты. Челябинск: Аркаим, 2004.

Семиотика и Авангард 2006 – Семиотика и Авангард / Ред. – сост. Ю. С. Степанов, Н. А. Фатеева, В. В. Фещенко, Н. С. Сироткин; Под общ. ред. Ю. С. Степанова. М.: Академич. проект, 2006.

Серио (ред.) – П. Серио (ред.). Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса: Пер. с фр. и португ. / Общ. ред. и вступит. ст. П. Серио; Предисл.

Ю. Степанова. М.: ОАГ ИГ «Прогресс», 1999.

Силантьев 2006 – И. В. Силантьев. Газета и роман. Риторика дискурсных смешений.

М.: Языки слав. культуры, 2006. Словарь литовского языка – см. Lietuviii… 1976.

Смирнова 1962 – Е. Д. Смирнова. К проблеме аналитического и синтетического // Философские вопросы современной формальной логики / Отв. ред. П. В. Тава—нец. М.: Изд. АН СССР, 1962.

Сорокин [1922] 2003 – Питирим Сорокин. Голод как фактор. Влияние голода на поведение людей, социальную организацию и общественную жизнь / Изд. подгот. В. В. Сапов и В. С. Сычева. М.: Академич. проект, 2003.

Соссюр 1933 – Фердинанд де Соссюр. Курс общей лингвистики / Пер. с фр. А. М. Сухотина. М.: Соцэкгиз, 1933.

Социальные движения 1994 – Социальные движения на западе в 70–е и 80–е годы XX века / Руковод. авторского коллектива доктор истор. наук Я. С. Драбкин. М.: Ин—т всеобщей истории РАН, 1994.

Стабильность 2005 – см. Стабильность и конфликт.

Стабильность и конфликт 2005 – Стабильность и конфликт в российском приграничье. Этнополитические процессы в Сибири и на Кавказе / Отв. ред. В. И. Дятлов, С. В. Рязанцев. Научно—образ. форум по междунар. отношениям. М., 2005.

Стайн 2001 – Гертруда Стайн. Автобиография. Элис Б. Токлас. Пикассо. Лекции в Америке: Пер. с англ. М.: Б. С. Г. Пресс, 2001.

Степанов Дм. – Дмитрий Степанов. Светотень. Стихотворения. М.: [Издание автора], 2004.

Степанов 1966 – Ю. С. Степанов. Основы языкознания. М.: Просвещение, 1966. Степанов 1971 – Ю. С. Степанов. Семиотика. М.: Наука, 1971.

Степанов 1973 – Ю. С. Степанов. От стиля к мировоззрению. Экзистенциальные идеи у Л. Толстого // Сборник докладов и сообщений Лингвистического общества. III. Вып. 1. Калинин, 1973.

Степанов 1975 – Ю. С. Степанов. Общность теории языка и теории искусства в свете семиотики // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1975. Т. 34. № 1.

Степанов 1988 – Ю. С. Степанов. Безличность и неопределенная референция // Язык: система и функционирование: Сб. научных трудов / Отв. ред. чл. – корр. АН

СССР Ю. Н. Караулов. М.: Наука, 1988.

Степанов 1989 – Ю. С. Степанов. Счет, имена чисел, алфавитные знаки чисел в индоевропейских языках. Статья I // Вопросы языкознания. 1989. № 4; Статья II // Вопросы языкознания. 1989. № 5.

Степанов 1998 – Ю. С. Степанов. Язык и Метод. К современной философии языка. М.: Языки рус. культуры, 1998.

Степанов 1999а – Ю. С. Степанов. Париж – Москва весной и утром. // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса / П. Серио (ред.). М.: Прогресс, 1999.

Степанов 1999б – Ю. С. Степанов. «Жрец» нарекись и знаменуйся «Жертва» (К понятию «интеллигенция» в истории российского менталитета) // Русская интеллигенция: История и судьба / Сост. Т. Б. Князевская. М.: Наука, 1999.

Степанов 2002– Ю. С. Степанов. Функции и глубинное // Вопросы языкознания. 2002. № 5.

Степанов 2004а – Ю. С. Степанов. Константы. Словарь русской культуры. 3–е изд., испр. и доп. М.: Академич. проект, 2004.

Степанов 2004б – Юрий Степанов. Протей. Очерки хаотической эволюции. М.: Языки славянской культуры, 2004.

Степанов 2004в – Юрий Степанов. Хаос и Абсурд в поэтике Авангарда // Поэтика исканий, или поиск поэтики: Материалы междунар. конференции—фестиваля «Поэтический язык рубежа XX–XXI веков и современные литературные стратегии» (16–19 мая 2003 г.). М.: Ин—т рус. яз. им. В. В. Виноградова, 2004.

Степанов 2006 – Ю. С. Степанов. Вступительное слово к Конференции // Гуманитарная наука сегодня. Конференция. М.: Ин—т языкознания РАН, 2006.

Степин 2000 – В. С. Степин. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М.: Прогресс – Традиция, 2000.

Столл 1965 – Роберт Р. Столл. Множества. Логика. Аксиоматические теории: Пер. с англ. М.: Просвещение, 1965.

Судник 1996 – Т. М. Судник [Сост. ] – см. Казаков 1996.

Томас 2003 – Хью Томас. Гражданская война в Испании. 1931–1939 гг.: Пер. с

англ. М.: Центрполиграф, 2003. Трубецкой 1991 – Кн. Евгений Трубецкой. Три очерка о русской иконе: Умозрение в

красках. Два мира в древнерусской иконописи. Россия в ее иконе. Новосибирск:

Сибирь XXI век, 1991.

Тюпа 1996 – В. П. Тюпа. Анализ художественного текста: Учеб. пособие. М.: Aca– demia, 2006. Тьюринг – см. Turing.

Уемов 1963 – А. И. Уемов. Вещи, свойства, отношения. М.: Изд. АН СССР, 1963. Уледов 1963 – А. К. Уледов. Общественное мнение советского общества. М.: Наука,

1963.

Урнов 1986 – Дм. Урнов. Введение // Конан Дойл. Родни Стоун: Роман: Пер. с англ.

М.: Физкультура и спорт, 1986. Ушаков 1935–1940 – [Д. Н. Ушаков ред.]. Толковый словарь русского языка. Т. 1–4.

М.: Гос. ин—т «Советская энциклопедия»; ОГИЗ, 1935–1940. Со 2–го тома (1938 г.)

изменение издательства: Гос. изд—во иностранных и национальных словарей.

Фещенко 2005а – В. В. Фещенко. О внешних и внутренних горизонтах семиотики // Критика и семиотика. 2005. Вып. 8.

Фещенко 2005б – В. В. Фещенко. «Чинари» и музыка // Русская литература. Вып. 4,

2005б.

Фещенко 2006а – В. В. Фещенко. Autopoetica как опыт и метод, или О новых горизонтах семиотики // Семиотика и Авангард / Под ред. Ю. С. Степанова, Н. А. Фатеевой, В. В. Фещенко, Н. С. Сироткина. М.: Академический проект, 2006.

Фещенко 2006б – В. В. Фещенко. Литература абсурда и музыка абсурда: парадоксы на границах языкового сознания // Хармс – Авангард. Белград, 2006.

Философские исследования 2004 – Философские исследования [журнал, с 2004 г.].

Фокин 2002 – С. Л. Фокин. Философ вне—себя. Жорж Батай. СПб.: Изд—во А. Обыш—ко, 2002.

Фрейд 1999 – Зигмунд Фрейд. Хроника—хрестоматия / Сост. Вал. А. Луков,

Вл. А. Луков. М.: Флинта, 1999. Фромм 1998 – Э. Фромм. Анатомия человеческой деструктивности: Пер. с англ.

Минск: Попурри, 1998.

Цветаева 1953 – Марина Цветаева. Проза. Нью—Йорк: Изд—во имени Чехова, 1953. Цветаева 1994 – Марина Цветаева. Собр. соч.: В 7 т. Т. 1. М.: Эллис Лак, 1994. Цветаева 1953; 1994; 2003 – Марина Цветаева. Письма к Наталье Гайдукевич. М.: Русский путь, 1994.

Черч 1960 – А. Чёрч. Введение в математическую логику. I / Пер. с англ. В. С. Чернявского; Под ред. В. А. Успенского. М.: Изд. иностр. лит., 1960.

Швырев 2004 – В. С. Швырев. От классического к современному типу рациональности // Философские исследования. № 1, 2004.

Штраус 1992 – Д. Ф. Штраус. Жизнь Иисуса. Обработанные для немецкого народа книги первая и вторая / Пер. с нем. В. Ульриха. М.: Республика, 1992.

Щедровицкий 2005 – Г. П. Щедровицкий. Знак и деятельность. 34 лекции 1971–1979 годов. Кн. I. Структура знака: смыслы, значения, знания. М.: Восточная

лит., 2005.

Энциклопедия 2000–2001 см.: Новая философская энциклопедия 2000–2001. Эпистемология & Философия 2004 – Эпистемология & Философия [журнал]. Т. 1, № 1, 2004.

Юркевич 2004 – Г. П. Юркевич. Философия и философоведение // Философские исследования. 2004. № 2.

Юрченко 1996 – В. С. Юрченко. Языковое поле. Лингво—философский очерк. Саратов, 1996.

Юрченко 2000 – В. С. Юрченко. Очерки по философии языка и философии языкознания. Саратов, 2000.

Ясперс 1986 – К. Ясперс. Современная техника // Новая технократическая волна на западе. М.: Наука, 1986.

Aron 1968 – Raymond Aron. La révolution introuvable. Réflexions sur la Révolution de

Mai. Paris, Fayard, 1968. Austin 1970 – J. Austin. Three ways of Spilling Ink // J. Austin. Philosophical Papers /

Ed. by J. O. Urmson and G. J. Warnock. London; Oxford; New York: Clarendon

Press; Oxford Univ. Press, 1970.

Bataille 1955 – Georges Bataille. Préface // D. A. F. de Sade. Œuvres complètes. II.

Justine ou les malheurs de la vertu. Paris: Jean—Jacques Pauvert, 1955. Baudrillard 1970 – Jean Baudrillard. La société de consommation. Paris: Denoël, 1970. Bécourt 1961 – Daniel Bécourt, Avocat à la Court. Livres condamnés – Livres interdits

(Régime juridique du livre) Fascicule 1 // Bibliographie de la France. № 25. 1961.

Carroll 1979 – Lewis Carroll. Alice's Adventures in Wonderland. Moscow: Progress Publishers, 1979.

Comte 1949 – Auguste Comte. Cours de philosophie positive. Avec une introduction et un commentaire par Ch. Le Verrier. Tome premier. Deuxième leçon. Paris: Librairie Garnier Frères. 1949.

Descartes 1960 – Descartes. Méditations métaphisiques. Méditation deuxième // Descartes. Disours de la Méthode. Paris: Editions Garnier Frères, 1960.

Iwaszkiewicz 1952 – J. Iwaszkiewicz. Wiersze z r óżnych epoch. Warszawa, 1952.

Kluge – Seebold 1989 – Fr. Kluge. Etymologisches Wôrterbuch der deutschen Sprache. 22. Auflage vôllig neu bearbeitet von E. Seebold. Berlin, New York: W. De Gruyter, 1989.

Le Brun 1989 – см. Marquis de Sade [1989].

Lietuviij. kalbos żodynas. T. X. Vilnius, Mokslas, 1976 [Словарь литовского языка].

Madariaga 1934 – Salvador de Madariaga. Ingleses. Franceses. Espanoles. Ensayo de psicologia colectiva comparada. Cuatra ed. Madrid: Aguilar, 1934.

Marquis de Sade 1955 – D. A. F. de Sade. Œuvres complètes. II. Justine ou les malheurs de la vertu. Préface de Georges Battaille. Paris: Jean—Jacques Pauvert. 1955.

iknigi.net


sitytreid | Все права защищены © 2018 | Карта сайта